Ярослава Кузнецова - Чудовы луга Страница 7

— Не, ну до чего бабы любопытные! Понесло ее под дождь, — послышалось за спиной.

Ласточка пошла вперед, мимо терпеливо ждущих лошадей, вереницы обозных телег, прикрытых рогожами, мимо застывших всадников, мокнущих в сером мареве, мимо пеших воинов в тусклых кольчугах и бурых кожаных куртках.

Мэлвир Соледаго вел в леса Элейра немаленькую армию. Фыркали сытые рыцарские кони с гривами, подстриженными щеткой, переступали копытами. Солдаты провожали идущую по обочине Ласточку хмурыми взглядами, дождевые капли собирались на наплечных щитках, стекали по рукавам. В два цвета крашеные щиты покачивались за спинами, короткие ножны оттопыривали складки плащей. В лужах завивалась белая пена — как в супе.

Боевые псы Маренгов, белые, мордастые, широкогрудые урсино в стеганных попонках, стояли известковыми изваяниями — ни звука.

Впереди на дороге маячило что-то темное, не разберешь. Пятно на дороге, арка, дверь, черт-те что…

Шиммелевы воротца.

Ласточка добралась до головного отряда и остановилась, отирая влагу с лица. Непослушная прядь выбилась из аккуратной прически и липла к щеке.

Соледаго, без шлема, с откинутым кольчужным капюшоном, башней высился на своем прянично-соловом жеребце, здоровом, как корабль. Лицо бледное, глаза рысьи, злющие, губы сжаты, четко прорисованные золотистые брови — как приклеенные.

Рядом недовольно переговаривались лорд Радель и второй командир, черноволосый и сероглазый — сэн Марк Энебро с Ока Гор. Его роскошные серебряные доспехи куда-то делись, и он был как все — в простой полнорукавной кольчуге. Гнедой конь в стеганой синей попоне — Ласточка помнила, что он гнедой, но масти можно было судить только по носу, ушам, да заляпанным грязью бабкам — помахивал хвостом.

Как раз в районе конской морды маячил проводник, мял в руках войлочную шапку, шмыгал носом, но глядел упрямо.

— Негоже, — повторил он, приседая от страха. — Проклятье от того может сделаться. Не трожьте, благородный сэн, ну его.

Ласточка пригляделась и поняла, наконец, что затормозило и без того медленное движение армии.

Когда-то это была часовня для проходящих путников: просторная и глубокая арка из темного дерева, поставленная прямо на дороге. Дверь, преграждающая путь, отсутствовала, зато имелась двускатная крыша, выложенная серой дранкой. Такие делают у колодцев. Открытая нишка под скатом крыши раньше вмещала благочестивую статую.

Теперь там известково белел старый череп.

Длинный, с темными проваленными глазницами и треугольным выростом на месте носа — лошадиный.

Кто-то поставил его на место Невены, Госпожи дорог, а рядом привязал выцветшие ленты, пучки осенней рябины и грозди бронзовых колокольчиков — вроде тех, что вешают на шеи козам.

Соледаго нахмурился еще сильнее, выслал коня вперед, едва не сбив проводника, опустил копье и ударил.

Хрустнуло, брызнули белые осколки, остатки черепа вынесло из ниши на дорогу. Следом посыпался ворох погнившей уже травы.

Аир, череда, осока. Ягоды рябины и боярышника.

— Не потерплю богохульства и суеверий в собственной армии! — рявкнул Мэлвир и двинул лоснящегося бежевыми боками жеребца в арку, разрывая пряди тумана.

Снова загудели сигнальные рожки, и войско пришло в движение, как ладно пригнанный механизм — неохотно, но неостановимо шагало сквозь пустые ворота, одиноко возвышавшиеся посреди чистого поля.

Ласточка постояла немного, подождала, пока подъедут лекарские фургоны, и забралась обратно. Внутри оглушительно пахло аиром.

Они вступили на земли, которые раньше принадлежали лорду Кавену, а теперь — разбойникам и никому.

"Правда и то, что земли Элейра на первый взгляд суровы и непримечательны, однако же обильны полезными рудами, пушниной и всевозможными богатствами лесными. От того разбойное самоуправство в этих местах недопустимо. С прискорбием обязан заметить, что лорд Радель, полагаясь летом на собственные силы, скверному положению дел невольно попустительствовал. С прошлой осени Чистая Вереть в разбойных руках содержится, Лисицу и основные подходы к дорогам до Нержеля преграждая. Хуже всего по моему разумению то, что жатву успели закончить, отчего осада с большими трудностями сопряжена может быть. Леса же элейрские оказались еще более велики и непроходимы, чем мне представлялось."

4

В боку болело. Ныло и мозжило плечо, жгло ребра. Кай облизал сухие губы, попытался сглотнуть — горло драло, как теркой. Левая рука шевелиться не желала.

Он приоткрыл глаза, с трудом разлепив ресницы, и тут же прижмурился снова. Был ясный день, солнце разгулялось, и в просторной комнате всюду зияли голубые квадраты чистого неба — окон много, решетчатых, часто переплетенных.

В кои-то веки было тепло. Весеннее яркое солнце заливало помещение, и в полосах света поворачивались редкие пылинки.

Кай поглядел на сводчатый потолок над кроватью — он лежал в нише у стены — увидел полустертые изображения каких-то длинноволосых старцев со свитками в руках и на мгновение испугался, что помер и попал в рай.

Потом он вспомнил, что рай ему, в силу некоторых обстоятельств, никак не светит, немного успокоился, зашевелился и попытался сесть. Острая боль в боку оборвала попытки двигаться.

— Лежи-ка, прыткий, — послышалось над головой.

К изголовью подошла смутно знакомая женщина, в аккуратном голубом платье, сером переднике. В руках у нее темнела деревянная плошка с чем-то горячим — над краями поднимался пар.

Кай потянул носом — может еда? — но ничего не почуял.

— Еще и насморк, — заметила лекарка, не отводя зеленовато-серых спокойных глаз. — Получил по башке, ребра поломаны, глотка распухла. Откуда ты такой?

— Из веселого дома, — зло просипел он и отвернулся лицом к стене.

На койке была постелена суровая простыня, тощая подушка обтянута наволочкой.

За спиной помолчали.

— У меня очень много дел, — сказала женщина с плошкой. — Нет желания тебя уговаривать. — Она подсунула ладонь ему под голову, приподняла. — Пей.

Кай подумал немного, взял плошку здоровой рукой и начал торопливо глотать тягучий отвар, зло зыркнув на настырную лекарку.

— Ого, — сказала она. — Какой взгляд. Огонь! Не ты ли валялся ночью на пороге, гремя костьми? До горшка слезешь? Или утку принести?

Кай сунул ей опустевшую посудинку и откинулся на подушку. Его лихорадило.

Женщина, как ни в чем не бывало, повернулась спиной. У нее были красивые русые косы, подобранные и прикрытые полотняной косынкой.

— Надумаешь про горшок — позови.