Анджей Сапковский - Зерно правды Страница 7

— Любит меня зверьё, — похвасталось чудовище. — И я их тоже люблю. Моя кошка, Обжорочка, хоть и убежала сперва, потом ко мне вернулась. Долгое время она была единственным живым существом, разделявшим со мной мою горькую участь. Вереена тоже…

Он замолчал, скривил пасть. Геральт усмехнулся.

— Тоже любит кошек?

— Птиц, — ощерил зубы Нивеллен. — Проговорился, зараза. Э-э, да что там. Это не очередная купеческая дочка, Геральт, и не ещё одна попытка найти зерно правды в старых байках. Это нечто серьёзное. Мы любим друг друга. Если засмеёшься, я дам тебе в морду.

Геральт не засмеялся.

— Твоя Вереена, — сказал он, — вероятно, русалка. Ты знаешь об этом?

— Догадываюсь. Худощавая. Чёрная. Говорит редко, на языке, которого не знаю. Не ест человеческую еду. По целым дням пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?

— Более-менее, — ведьмак подтянул подпругу. — Наверное, думаешь, что она не вернулась бы, если бы ты стал человеком.

— Я в этом уверен. Ты ведь знаешь, как русалки боятся людей. Мало кто видел русалку вблизи. А я и Вереена… Эх, зараза. Бывай, Геральт.

— Бывай, Нивеллен.

Ведьмак пихнул лошадь пяткой в бок, поехал к воротам. Чудовище вперевалку шло рядом с ним.

— Геральт?

— Я тебя слушаю.

— Я не так глуп, как ты полагаешь. Ты приехал сюда следом за одним из купцов, который тут недавно побывал. С ним что-то случилось?

— Да.

— Последний был у меня три дня тому назад. С дочкой. Не самой красивой, впрочем. Я приказал дому закрыть все двери и окна, не подал признаков жизни. Они покрутились по двору и уехали. Девушка сорвала одну розу с тётиного куста и приколола себе на платье. Ищи их где-нибудь в другом месте. Но остерегайся, места здесь плохие. Я говорил тебе, ночью в лесу небезопасно. Здесь происходят нехорошие вещи.

— Благодарю, Нивеллен. Я буду помнить о тебе. Кто знает, может найду кого-то, кто…

— Может. А может нет. Это моя забота, Геральт, моя жизнь и моя кара. Я научился её выносить, привык. Если станет хуже, тоже привыкну. А как станет совсем плохо, не ищи никого, приезжай сюда сам и закончи дело. По-своему, как ведьмак. Бывай, Геральт.

Нивеллен повернулся и споро зашагал в сторону особняка. Он не оглянулся уже больше ни разу.

Округа была безлюдной, дикой, зловеще враждебной. Геральт не вернулся на тракт до сумерек — не хотел делать крюк, поехал напрямик через бор. Ночь он провёл на лысой вершине высокого холма, с мечом на коленях, при свете небольшого костра, в который время от времени подкладывал пучки аконита. В середине ночи далеко в долине он заметил огонь, услышал безумные завывания и пение, а также вопль, который мог быть только криком умирающей в мучениях женщины. Он поехал туда, едва засветало, но обнаружил только вытоптанную поляну и обугленные кости в тёплой ещё золе. Кто-то сидел в кроне могучего дуба, вопил и шипел. Это мог быть леший, но мог быть и обычный лесной кот. Ведьмак не стал задерживаться, чтобы проверить.

Около полудня, когда он поил Плотку у родника, лошадь пронзительно заржала, попятилась, оскаливая жёлтые зубы и грызя мундштук. Геральт как всегда успокоил её Знаком и только тогда заметил правильную окружность, образованную торчащими из мха шляпками красноватых грибков.

— Ты становишься настоящей истеричкой, Плотка, — сказал он. — Это ведь обычный чёртов круг. К чему эти сцены?

Лошадь фыркнула, задирая к небу голову. Ведьмак потёр лоб, наморщил его, задумался. Потом одним прыжком оказался в седле, повернул коня, быстро поскакал назад по своим собственным следам.

— Любит меня зверьё, — пробормотал он. — Прости меня, лошадка. Выходит, что ты разумнее меня.

Лошадь прижимала уши, фыркала, рвала подковами землю, не хотела идти. Геральт не успокаивал её Знаком — он соскочил с седла, перебросил поводья через голову коня. На спине ведьмака уже не было старого меча в ножнах из кожи ящериц — его место сейчас занимало сверкающее, красивое оружие с крестообразной гардой и длинной, хорошо уравновешенной рукоятью, заканчивающейся круглой головкой из белого металла.

На этот раз ворота не отворились перед ним. Они стояли распахнутыми так, как он их оставил, уезжая.

Послышалось пение. Он не понимал слов, не мог даже узнать языка, к которому они принадлежали. Да это и не требовалось — ведьмак знал, чувствовал и понимал саму природу, суть этого пения, тихого, пронизывающего, разливающегося по жилам волной тошнотворного страха.

Пение прекратилось неожиданно и тогда он её увидел.

Она прильнула к спине дельфина в высохшем фонтане, обняв замшелый камень маленькими ручками, такими белыми, что они казались прозрачными. Из под бури спутанных чёрных волос блестели, уставившись на него, огромные, широко раскрытые глаза цвета антрацита.

Геральт медленно приблизился мягким, эластичным шагом, заходя полукругом со стороны стены, мимо куста светло-голубых роз. Создание, прильнувшее к спине дельфина, поворачивало за ним своё личико с выражением неописуемой тоски, полное очарования, которое показывало, что песня ещё не окончена — хотя маленькие бледные губки были сомкнуты и из-за них не доносилось ни малейшего звука.

Ведьмак остановился на расстоянии десяти шагов. Меч, мало-помалу доставаемый из чёрных эмалированных ножен, ярко засветился и засверкал над его головой.

— Серебро, — сказал он. — Этот клинок из серебра.

Бледное личико не вздрогнуло, антрацитовые глаза не сменили выражения.

— Ты так сильно походишь на русалку, — продолжал спокойно ведьмак, — что обманешь любого, черноволосая. Но лошади никогда не ошибаются. Узнают таких как ты инстинктивно и безошибочно. Кто ты? Думаю, муль или альп. Обычный вампир не вышел бы на солнце.

Кончики бледных губ дрогнули и слегка поднялись.

— Притягивает тебя Нивеллен в его облике, верно? Сны, о которых он вспоминал, вызывала ты. Догадываюсь, что это были за сны и сочувствую ему.

Создание не шелохнулось.

— Любишь птиц, — продолжал ведьмак, — но это не мешает тебе перегрызать глотку людям обоего пола, так? Поистине, ты и Нивеллен! Красивая бы из вас была пара, чудовище и вампирка, хозяева лесного замка. Подчинили бы вмиг всю округу. Ты, вечно жаждущая крови, и он, твой защитник, убийца по первому зову, слепое орудие. Но сперва он должен был стать настоящим чудовищем, а не человеком в маске чудовища.

Большие, чёрные глаза сузились.

— Что с ним, черноволосая? Ты пела, значит пила кровь. Применила последнее средство, значит тебе не удалось покорить его разум? Я прав?