Юлия Остапенко - Жажда снящих Страница 7

Через десять минут Ваня, икая, лежит на диване, а я настукиваю одной рукой на клавиатуре записку Младшему. В другой руке у меня сигарета, и я стараюсь, чтобы пепел не падал на клавиатуру.

– Очухался?

Мне не надо оборачиваться, чтобы знать, как он выглядит и как трясутся его руки и губы.

– Я был… я… был… у вас в зубах. Вы откусили мне голову.

Моя рука замирает над клавиатурой. Курсор мигает на слове «бесполезно».

– А ну-ка ещё раз, – требую я. Ванька икает всё громче, в его голосе дрожит, подступая, истерика.

– Вы схватили меня и дёрнули вверх, а потом я оказался у вас в зубах, и вы меня…

– А ты мне всю глотку расцарапал. Ты ногти стрижёшь вообще?

Я обернулась и смотрела, как он хлопает глазами, широко раскрыв рот. Поморщилась. Гадкий, глупый, смешной щенок. Бесполезно. И безнадёжно.

Я вспомнила его панику и его боль, лившиеся в моё горло. Тут же отмахнулась от этого воспоминания. Эхо, просто эхо.

– Ещё раз, Иван Сергеевич. Вы говорите, я вам откусила голову? Как вы себе это физически представляете? И, главное, скажите-ка мне, что будет дальше?

– Вы были лисицей… – он понимает то, что говорит, уже после того, как произносит это. – А я… был… мышью… и вы…

Я отворачиваюсь и продолжаю настукивать письмо. В квартире тихо. Тикают часы. Сквозь щель между шторами просвечивает солнце.

Голос Ивана неожиданно окреп.

– Лисица съела полёвку. В лесу.

– Точно, – довольно ответила я, обернувшись. – Лисица съела полёвку в лесу. Чей это был сон? Мой или твой?

– Лисицын, – ответил Ваня и, подумав, добавил: – И сон полёвки тоже. Но лисица спала дольше.

Я смотрю на него несколько мгновений, потом качаю головой. Оборачиваюсь к монитору и закрываю документ не сохраняя.

– Если тебе теперь будет сниться, что тебе откусывают голову, что это будет значить? – спрашиваю экзаменаторским тоном.

– Что это страх полёвки. Не мой страх.

– Правильно. Не твой, а другого зверя, – я улыбаюсь ему, не выпуская сигареты из губ. – Понравилась тебе лисица?

Он замялся.

– Н-ну… она такая…

– Сильная. Хитрая. Осторожная. Это называется сон-оболочка. Тебе придётся выбрать образ, в котором ты станешь снить. Если это не твой сон, он ведь должен быть чьим-то ещё, верно? Нравится лисица?

– Нравится, – говорит Ваня смущённо.

Я киваю. Я знала, что он это скажет.

Поэтом я учу его желать того, чего желает лисица. Я знаю, что это спорная методика, но так учили меня, и я довольна результатом. А вот с Младшим было по-другому: из него сперва выжгли его собственные желания и страхи, а потом научили накладывать на чистый лист новые, как наклейки, которые можно прилепить и отодрать. Думаю, так учили и Игната. А со мной Тимур был, как мне тогда казалось, более человечен. Он не пытался убить мою жажду, он оставил в покое мой страх. Только заменил и первое, и второе чем-то другим. Просто заменил.

В этот день мы с Иваном сним ещё два раза, он уходит от меня глубокой ночью. Уже на пороге, сонный, вымотанный, но всё ещё подрагивающий от азарта и непривычных ощущений, он спрашивает меня:

– А кто такой главный супервизор?

Слышал от Младшего, наверное. Я устало улыбаюсь и ерошу мальчишке волосы. Про иерархию в среде Снящих я расскажу ему как-нибудь позже, а теперь просто говорю:

– Это тот, кому снимся все мы.

Даже у Снящих сбываются не все сны. Конечно, нет. Только вообразите, что творилось бы в мире, если бы сбывалась абсолютно вся ерунда, которой информационный поток ежедневно замусоривает наше подсознание. Мы все видим сны, а когда думаем, что не видим – на самом деле просто не помним. Бывает даже, что просыпаешься за миг до того, как успеваешь поймать сон, и он выскальзывает из хватки сознания, юркий и шелковистый, как лисий хвост. Сидишь потом, путаясь ногами в смятой простыне, и безуспешно пытаешься вспомнить, от чего же тебя потряхивало секунду назад. Такие сны никогда не оказываются вещими. Даже у нас.

Нет, сбывается только то, о чём знаешь. Что помнишь. Даже когда не спишь.

Я уже очень давно не видела живых и ярких снов. Всё-таки образы, которые рождает в моём мозгу болтушка, больше похожи на галлюцинации. А сны, обычные сны, когда бежишь и не можешь остановиться, падаешь и не можешь достичь дна, и просто делаешь то, что на первый взгляд лишено малейшего смысла – таких снов у меня больше нет. Меня для них больше нет.

И это ничего, пустяки – пока у меня есть лисица. А я есть у неё. Как знать, может, эта лисица тоже Снящая, и ей снюсь я.

– Кто там ещё… – простонала я, нашаривая в сумраке телефонную трубку. Не знаю, долго ли трещал звонок: я просто слышу его здесь, а мгновение назад я была там, был день, а здесь ночь, или нет, уже семь часов почти, скоро мне вставать на работу. Мне пришлось напрячься, чтобы вспомнить, где я работаю и, главное, зачем.

– Я тебя разбудил?

– Нет, – сказал я и села. Так резко, что голова кругом пошла. Сигарету бы мне прямо сейчас… Я так привыкла говорить с сигаретой во рту, что без неё у меня язык заплетается.

– Извини, что рано, – говорит в трубке голос Игната. – Я хотел убедиться, что ты в порядке.

– В порядке, – машинально повторяю я. Это не ответ, это потрясённое эхо его слов. Но Игнат принимает его за ответ и несколько секунд молчит, пока я нашариваю выключатель лампы и пытаюсь вспомнить, куда вчера зашвырнула тапки.

– Ты точно нормально?

– Да точно, точно, – повторила я и, спохватившись, добавила: – А если бы я сказал «нет», ты бы примчался сейчас прямиком в мою тёплую постельку, м-м?

– Сегодня была супервизия, – говорит Игнат, и с меня мгновенно слетает и сонливость, и желание ерничать. – Тебя не было, и Младший ни слова не сказал. Тимур тоже. Как будто они этого и не заметили.

Так, кажется, мне всё-таки срочно надо закурить. Вот просто срочно.

– Сдаётся мне, что это нетелефонный разговор, – говорю я ровно. – Где и когда?

– Нет, – сразу ответил Игнат. Потом пристыженно умолк и после паузы неохотно добавил: – Нам не надо видеться вне супервизий. Тем более теперь.

– Да уж конечно! – разъярилась я, мало заботясь о том, что телефон может прослушиваться. – Это же не под тебя они копают!

– Я не уверен, что дело в этом, Мария. Супервизия прошла… обычно. Просто надо было срочно наснить одну ерунду. Мы втроём легко справились. Может быть, тебя не позвали из-за практиканта. Решили не отвлекать…

– Это уж я сама решила бы. – Чушь. Бред. Наснить ерунду, говоришь? И для этого срываться через неделю после запланированной супервизии? Недоговариваешь ты чего-то, мон шер… И всё-таки позвонил. Впервые за всё время, что мы знакомы. Наше общение всегда ограничивалось супервизиями да прогулками по лестнице вниз. До дверей.