Андрей Голышков - Клинки Керитона 1 часть (СИ) Страница 7

"Тэннар и его присные!"

Крэч сразу узнал его: зигзагообразный шрам поперёк лица, длинные волосы, заплетённые во множество тонких просмолённых косиц, маленькие глазки, бесцветные -- рыбьи, столько раз являвшиеся ему в кошмарных снах...

Этот шрам, деливший нос онталара на две равные половинки, Крэч не мог видеть раньше. Более того, он не мог даже подозревать о его существовании, но ему прекрасно были знакомы обстоятельства, при которых Вейзо (а именно так звали мерзкого онталара, это Древорук помнил наверняка) получил его. Вспомнил и погибших друзей: Жужку Комара, Весёлого и Кашку, вспомнил любимую Нэму и такую же любимую, уж не меньше, правую руку, оставшуюся в замке Мадара Крата что в Вьёльсе. Он повёл головой в сторону, и дииоровые пальцы непроизвольно коснулись шрама на шее -- следа от Вейзовой же удавки.

"Ктырь! -- вспомнил Крэч давнишнее прозвище онталара. -- Ну вот и свиделись. Есть на Ганисе Боги! Молись Великим, гадина зеленорожая, теперь тебе от меня никуда не деться!"

-- Как скажешь, друг, как скажешь, -- прохрипел онталар Вейзо и потёрся шершавой щекой о воротник. -- Не задирал бы ты так нос, парень. Не ровён час...

Саима повернулся к нему и (одновременно с Крэчем) увидел торчавшее из правого рукава онталара лезвие ножа, нацеленное ему в грудь. Отступил.

-- Но-но! -- он продолжал пятиться и, оказавшись вне досягаемости ножа, спросил не столь удивлённо, сколь вызывающе: -- Мы что, знакомы?

Крэча колотило. Он уже готов был сорваться с места и кинуться во двор, но в это время дверь "Лиса" с грохотом растворилась, и на улице показалась небольшая группа людей, одетых во всё чёрное. Возглавлял эту братию знатный господин, которого трактирщик Барг давеча представил Крэчу как эквеса Левиора Ксаладского.

В прежние времена Древорука вряд ли остановили бы не то что мелкопоместный эквес из задрипанной Ксалады и жалкая кучка его прихвостней, но даже сам Император Зарокии, вот только сегодня произошло для Крэча что-то из ряда вон выходящее. Непонятно какие силы остановили его, приковав к месту, он сам не понял -- что это было, и почему тут же в драку не кинулся -- тоже не понял.

Конечно, он не испугался. Ни один из знакомых Древорука не смог бы упрекнуть его в трусости. В безрассудстве -- да! В легкомыслии -- безусловно! В чрезмерном обжорстве -- обязательно! Но в трусости -- никогда!!! И первый, кто осмелился бы назвать его трусом, лишился головы раньше, чем последний звук сорвался с его лживого языка. И вот это была истинная правда. Тем не менее факт оставался фактом -- Крэч продолжал наблюдать за дальнейшим развитием событий, по-прежнему находясь на балконе.

-- Что случилось, Вейзо?! -- голос эквеса Левиора Ксаладского, наполненный неприкрытой силой и властностью, сразу же заставил всех умолкнуть. -- Всё в порядке, сиурт? -- спросил он, свысока разглядывая Саиму.

Все замерли, (застыл в напряжении Крэч) несмотря на всю очевидность ситуации застыл и Саима.

-- Всё в порядке.

-- Нам пора, Вейзо. Чарэс, проводи молодого сиурта в трактир и, если понадобится, уладь все вопросы. Инцидент должен быть исчерпан на месте.

Крэч с удивлением наблюдал, как при первых же словах господина Левиора изменилось лицо Вейзо Ктыря: гадкая улыбка сменилась подобострастной, глаза поблёкли, не было видно и тени недовольства, исчезли злоба и ненависть. Он повернулся к имперцу и, низко поклонясь, произнёс:

-- Как будет угодно сиорию.

Костяшки пальцев левой руки Крэча побелели от напряжения, а в податливую кору правой врезались острые грани бронзового ограждения.

Из-за спины знатного имперца тут же появился рыжеволосый человек лет тридцати с видимыми остатками давнишнего ожога на левой стороне лица. Названный Чарэсом одеждой и повадками немногим отличался от самого Левиора, но тем не менее сразу же кинулся выполнять его приказ. Он как-то незаметно умудрился оказаться впереди всех, хотя до этого шёл последним. Поприветствовав Саиму сдержанным кивком головы, он протянул ему руку:

-- Чарэс Томмар. Прошу прощения за причинённые неудобства, -- произнёс он голосом не менее властным, чем у его хозяина.

Крэчу даже показалось, что он услышал неподдельную заботу. "Хотя как знать, что может привидеться в такую ночь". К тому же, несмотря на всю дружелюбность, одна рука Чарэса поглаживала гарду меча за поясом.

-- Позвольте сопроводить вас, сиурт, -- ни в тоне, ни в холодных глазах Чарэса не было угрозы -- он был бесстрастен, с интересом рассматривал пучеглазого онталара и затаившегося в складках его капюшона полосатого зверька с кисточками на ушах.

Вскоре всё закончилось, и двор опустел -- один Крэч остался скрипеть зубами от жгучей, терзавшей его злобы и досады, укоряя себя за нерасторопность...

...Всё это, думается, в силу особой для него важности, память сохранила и предоставила Древоруку в мельчайших подробностях. Остальное же, происходившее после, являлось ему жалкими обрывками кошмарного сна.

Он помнил, что немедля кинулся в соседний кабак и весь оставшийся вечер и ночь заливал горькие воспоминания в "Трёх свечах". Помнил, как хлестал вайру в компании каких-то не то лесорубов, не то бортников.

"Тэннар их дери, кем они там были на самом деле".

Он пропил всё, всё до последнего медного риили, вплоть до роскошного плаща с куньим воротником, истребив, насколько мог припомнить, неимоверное количество эля. Учинил несколько драк и, кажется, даже один небольшой пожаришко.

Дальнейшие воспоминания тонули в густых пасмах тумана, из которых выплывали то мерзкая, поделённая шрамом на две части морда Вейзо, то аристократически-гордое лицо господина Левиора, то удивлённый взгляд Саимы, которого, приобняв за плечи, уводил с собой Чарэс Томмар. Ещё были щенячьи глаза какого-то незнакомца с носом цвета спелой сливы, умолявшего, чтобы благородный уважаемый Крэч починил выломанную дверь, ясли и изгородь и вернул его ослов... причём всех четверых...

Пока Крэч размышлял, что-то тёплое и влажное капнуло ему на нос. С гримасой отвращения он смахнул голубиный помёт прямо рукой. Высунулся и поглядел наверх.

-- Ну-ка кыш!

Он вытер пальцы о штанину и подошёл к столу. Поднял заляпанный соусом медный поднос и прошёлся по нему рукавом. Пытливо, с пристрастием, вгляделся в своё отражение: "Что же это я вчера пил, Великие?" Его перетряхнуло. Кожа пошла мурашками. На ум стали приходить названия: Истинское светлое, Верранское, эль, вайру! "Всё, хватит! Достаточно!" Беда не в том, что он пил, и не в том, сколько в итоге выпил. Бывало, что ему приходилось гулять по несколько ночей, а порой и дней, кряду. Но сейчас, в отличие от всех прошлых излияний, он совершенно ничего не помнил. "НИ-ЧЕ-ГО!!!"