Елена Костромина - Трафарет вечности Страница 7

Федора он традиционно представлял своим дамам как художественного руководителя театра.

— Самому непонятно, — меланхолически согласился Федя и вошел внутрь, закрыв за собой дверь.

В единственном свободном углу, под окном комнаты, стояло антикварное угловое канапе. Другой мебели, хотя бы минимально пригодной для сна, в комнате не было. Как бы подтверждая эту мысль, на канапе была постелена свежая простыня. Бросив на пол сумку, врач повернулся к висевшим в углу иконам и кивнул им, здороваясь.

Комната Федора была большой, как банкетный зал, угловой с тремя окнами, светлой и, даже, когда-то, просторной. Но теперь… Простенки между окнами и стены у двери были заняты двумя высокими платяными шкафами в стиле ампир, и огромным французским буфетом, заставленным статуэтками расписного фарфора и безе, расписной фарфоровой и нежнейшей хрустальной посудой, немецкими пивными кружками, эмалевыми кубками и золотыми графинами. Оставшиеся стены были заняты тремя старинными книжными шкафами, в свою очередь заставленными книгами, забитыми под завязку офортами, гравюрами, художественными альбомами. На середине комнаты стоял бескрайний, как пшеничное поле, письменный стол, инкрустированный дорогим деревом, на ножках в виде драконьих позолоченных лап. Вокруг стола стояло три итальянских кресла XVII века. Но все это было еще пол беды.

Все свободное пространство комнаты занимали стопки книг, не поместившихся в шкафах, они стояли под столом, у шкафов, у буфета, под креслами. Книги были самые разнообразные — художественные альбомы, средневековые фолианты, здоровенные тома по медицине, старинные трактаты по алхимии, гримуары с тайными формулами и антикварные травники и бестиарии. Отдельными стопками стояли энциклопедии, словари, справочники, иллюстрированные гербовники, атласы и поваренные книги.

Также на полу стояли картины, которым просто не было места, где висеть — изящные пейзажи, богатые натюрморты, мощные батальные сцены и, два портрета. Первый был старинным парадным портретом кавалера в роскошных доспехах и мантии, отороченной соболем. Кавалер носил ордена Святой Анны и Святого Владимира, но был до мельчайших деталей похож на Федора, хотя портрету было не мене двухсот лет. Другой — фантазийный портрет молодой красавицы в образе Минервы. Художник замечательно передал свежесть и красоту ее лица, золото рыжих волос, ослепительную зелень глаз. Красавица Минерва была изрядно похожа на того Федора, что смотрел с живописного полотна.

Все остальное пространство пола занимали стойки для оружия, набитые дорогими и редкостно красивыми мечами, метательными топорами, саблями, шашками, шпагами, дагами и еще десятками разновидностей колюще-режущих орудий смерти. Было несколько антикварных кремниевых ружей, пистолеты с инкрустациями и драгоценными камнями, все в прекрасном состоянии, хоть сейчас в бой, несколько дротиков и две алебарды с украшениями чеканного серебра.

Письменный стол, как зерцало, вмещал в себя отражение своей вселенной — сиречь комнаты Федора. Узор на столешнице изображал сцепившихся в смертельной схватке драконов. На этой битве, в боевых порядках, стояли три письменных прибора различных эпох. В центре стола покоился большой справочник по органической химии, открытый на интригующей статье "Интерференция нуклеотидных цепочек". Что бы сей том не закрылся, и не скрыл от мира мудрость, хранящуюся в его недрах, на нем, поперек страниц, лежал дуэльный пистолет с перламутровыми накладками на рукояти.

На стратегических точках стола лежали и стояли разные предметы — камеи из аметиста, резная слоновая кость, каменные ножи, реторты, которые вполне годились для выведения гомункулусов, статуэтки из дерева и кости, дарохранительница в виде кисти руки святой Анхен и прочие, совершенно необходимые в хозяйстве врача, вещи. Вокруг ценных вещей грудами лежали бумаги Федора.

Венчала композицию на столе огромная щетка кристаллов аквамарина, конкурируя только с огромным бронзовым канделябром в виде древа мира о двадцати четырех свечах. Изысканный канделябр со множеством подвесок в виде райских птиц, раззолоченных яблок, кистей винограда, гроздей инжира, весь в резных виноградных и хмелевых листьях мог украсить любой дворец или музей. Но аквамарин тоже был не плох — почти полметра высотой с идеально столбчатыми кристаллами, нежнейших оттенков синего, голубого и сине-зеленого, он приковывал глаз и очаровывал, как пение сирен, играя теми отблесками света, что проникали сквозь окна.

Света, впрочем, было не много, потому что пространства окон также были использованы должным образом — на одном грудами лежали коллекционные коробки, доверху набитые насекомыми, минералами, гербариями, а к другому было и вовсе не подойти — перед ним стоял огромный дубовый резной каминный портал, привезенный в Россию в начале XVIII века, но сделанный в Нюрнберге в конце XV. Федор свободно проходил сквозь него, всего лишь пригнувшись. Как деревянный портал пережил блокаду, знал только Федор.

Знакомые Федора, впервые попав в этот сад неземных наслаждений, всегда советовали ему что-то продать и купить себе нормальную квартиру, где-нибудь в новом районе. Федор неизменно отвечал, что эти вещи ничего не стоят, а расставаться с памятью за копейки — не имеет смысла.

На самом деле, всего этого антикварного добра, сваленного как попало, хватило бы на покупку не менее трех квартир в самом центре, но Федор, по разным причинам, вещи эти хранил, особо стараясь не разбазаривать. Причем было здесь далеко не все — самое ценное и дорогое сердцу Федора было аккуратно сложено в коробки и составлено на чердаке дома Кузьмы Кравченко.

Постояв в раздумьях перед столом, Федор прошел к одному из огромных шифоньеров, достал оттуда великолепный шелковый халат, весь в разноцветных павлинах, переоделся, и, усевшись в одно из кресел у стола, мгновенно заснул. Его поза чем-то напоминала позу спящей птицы.

Федору снился сон. Снился в который раз.

Лес резных мраморных и ониксовых колонн, уходящих в поднебесье… Но небес не было там, только каменные арки, все выше, выше, выше… Насколько хватало взгляда, только тяжелые монолитные своды, в отблесках алого и багрового пламени. Реки раскаленной лавы, снопы искр и фейерверки огненных брызг. И среди потоков расплавленных металлов, водопадов, текущих раскаленным добела вольфрамом, гейзеров платины и озер оливина, не спеша и, как бы, нехотя, проплывали огромные острова, кружа вокруг собственной оси и собратьев, лавируя между скальными выступами и исчезая во тьме среди неверных отблесков огня.

Один из островов гордо парил в самом центре необъятной пещеры. Его вершину, будто срезанную невероятных размеров ножом, венчал ажурный обсидиановый замок.