Фред Саберхаген - Руки Геракла Страница 73

Харон тоже возмутился по поводу моего вмешательства.

– Я Геракл из Кадмеи, – сказал я перевозчику, когда он повернулся ко мне с протянутой для платы рукой. А затем заявил: – Я пришел в эту мерзкую дыру в поисках Таната. Где он?

Теперь Харон впервые пристально посмотрел на меня, и его глаза расширились. Несомненно, впервые за его жалкую жизнь он услышал такой вопрос, и по тому, какой страх отразился на его лице при звуке моего имени, я понял, что моя слава достигла даже Аида. В этом подобии мира не было места для такого дерзкого наглеца, как я, потому я припугнул перевозчика палицей и заставил его ответить мне.

Голос его дрожал, хотя он и храбрился.

– Господин мой Геракл, что касается платы…

Я потерял терпение. Спрашивать с меня плату за такую переправу?

– Плата? Ты говоришь о плате? Как ты смеешь вообще со мной об этом говорить? Ты, жалкая нечеловеческая тварь, как ты вообще смеешь кого бы то ни было об этом спрашивать?

– Это… это обычай, господин…

– Да пошел он в Аид, твой обычай, – проревел я, затем замолк, осознав, что мои слова в данном случае не имеют смысла.

Затем он стал говорить, что его лодка слишком хрупкая, чтобы выдержать вес живой плоти, но я отмел эти возражения, потому что уже увидел, что остальные дышали. За исключением Мениппа, все они, похоже, были готовы идти куда угодно, как овцы.

Наконец мы отчалили, и я больше не слышал от нашего перевозчика никакой чепухи по поводу платы за перевоз. Харон быстро вел свою лодку через широкую темную реку, демонстрируя силу, просто невероятную в таком ссохшемся теле.

Как только нос ладьи коснулся берега Преисподней, я спрыгнул наземь и пошел прочь, не оборачиваясь. За спиной я слышал, как Менипп снова заспорил с перевозчиком, хотя уже переправился на другой берег. Сейчас несчастный пассажир требовал, чтобы его вернули назад, а Харон решительно отказывался и угрожал.

Пусть же легенды расскажут, что за то, что Харон перевез меня, его наказали, поскольку живой человек не имел права беспрепятственно войти в Преисподнюю. Может быть, и так, но, думаю, если бы он попытался остановить меня, то одними побоями дело не обошлось бы.

Однако судьба этого жалкого перевозчика имеет мало общего с той историей, которую я собираюсь вам рассказать. От берега местность постепенно повышалась, а через тридцать-сорок шагов снова начался спуск. Наугад пробираясь все глубже в Преисподнюю, я начал встречать страшные тени, которые, видимо, были действительно тенями умерших.

Тут и там в этом темном краю я встречал медленно движущиеся группы слабо светящихся теней, а иногда и одинокие тени. Сейчас, много времени спустя, я понимаю, что только часть из всех умерших на земле бродила там в виде этих прозрачных образов. Оказавшись там, я с первого взгляда увидел разницу между теми, кто скитался в виде теней, и теми, кто был во плоти.

Иногда и те, и другие отвечали мне, когда я заговаривал с ними, иногда их слова даже имели смысл, но за ними не стояли чувства. Когда я собрался с духом и прикоснулся к одной из теней, моя рука прошла насквозь, и лишь ладонь и пальцы на мгновение ярко вспыхнули.

Поначалу я действительно испугался – в первый раз с начала моего одинокого путешествия. Но когда я получше посмотрел на тех, кто был просто тенями, они очень напомнили те видения, что явил мне Атлас, – иногда и эти тени тоже были ясными и яркими и двигались почти как живые. И все же они больше походили на отражения в гладком зеркале, чем на души некогда бывших живыми людей.

Некоторые из них были заточены здесь, или, по крайней мере, казалось, что заточены. Так же, как Прометей, они были скованы цепями. Я подумал, что то наказание, которое терпел Прометей, было чем-то вроде мук Преисподней, но только на поверхности земли.

Некоторые из теней смотрели на меня и в ужасе ускользали, когда я пытался задать им вопрос. Каждый раз, когда я находил кого-нибудь, кто обращал на меня внимание, я спрашивал ее или его:

– Я Геракл из Кадмеи. Где моя жена Мегана? Где наш ребенок?

И всякий раз, не получая ответа на этот вопрос, я спрашивал:

– Где бог Смерти?

Однако и на этот вопрос я ни разу не получил толкового ответа. Я нигде не мог найти тех, кого искал.

Со смешанным чувством радости и страха я увидел тень моей матери, одетую так, как я часто видел ее при жизни. Я почти ожидал увидеть у нее в руках корзинку с шитьем, но хотя ее тень шла ко мне, словно влекомая какой-то волшебной силой, это была всего лишь тень, и когда она приблизилась ко мне на расстояние вытянутой руки, она прошла мимо.

Я споткнулся и несколько мгновений не мог даже пошевелиться.

– Мама, – позвал я, но глаза Алкмены были ужасающе прозрачны и пусты. Она посмотрела сквозь меня, затем на меня, затем так, словно меня здесь вообще не было, – она не узнавала меня.

А когда я наконец увидел тень Меганы с нашим ребенком на руках, мое сердце чуть не разорвалось от невыносимой боли. Думаю, что спасло меня от безумия лишь то, что я узнал от Атласа о том, что механизмы Олимпа до сих пор могут создавать подобие людей в момент их смерти, о том, что эти яркие образы создаются и сохраняются ради какой-то великой цели, которая сейчас совершенно забыта. Потому, увидев жену, я понял, что передо мной не живая Мегана, а лишь ее изображение, подобное отражению в пруду.

Я понял, что это объяснение не проясняет судьбу и суть других существ, которых я встретил в Тартаре, – тех, чьи тела оставались настоящими, тех, кто дышал, как я. Но мне кажется, что это были люди, из которых просто вытянули всю жизненную силу, как из Алкесты. Как мы увидим, у некоторых из обитателей Аида оставалось достаточно жизненной силы, чтобы двигаться, разговаривать и вести себя почти нормально. Потом я узнал, что, когда некоторые из них возвращались на землю, они не слишком страдали от того, что побывали в Преисподней.

После моего путешествия в Аид я поговорил с мудрыми людьми и пришел к выводу, что человеческие тела после долгого заточения в этом темном царстве полностью изменяли свою природу. У обычных смертных это изменение проходило достаточно быстро, но я был защищен силой моего отца, наполнявшей каждую клеточку моего тела.

С другой стороны, некоторые из обитателей Подземного царства становились бессмертными или жили настолько долго, что порой их считали бессмертными, – примером таковых был Харон.

Однако люди могли стать прежними, если они возвращались в человеческий мир, в котором они были рождены и в котором они потом умирали, как и положено смертным.

Позже, когда у меня появилось достаточно времени, чтобы поразмыслить обо всем этом на досуге, я подумал – может, сам Харон как раз из тех, кто уже перестали быть людьми. И кто же он такой, если уже не человек?