Елена Хаецкая - Тролли в городе Страница 74

В изображении пейзажей, кстати, художник достиг большого мастерства, и все дружно сходились в том, что его картинки так и дышат и в них много забавных подробностей и тщательно прорисованных деталей. Но детали нужны не всегда, а только при обозначении общего места действия. Потом же основное внимание устремляется на лица персонажей.

Вот Нуххар – до чего забавная у него рожа! Один глаз скрыт повязкой в виде кленового листа, другой глядит весело и усмешливо, и его окружают морщинки. Нос у него с вывороченными ноздрями – это от привычки постоянно принюхиваться, а изо рта торчит один клык, но это не жутко, а тоже как-то добродушно и забавно.

А вот и Бээву, суровая красавица с мощными косами и стройной, как Александринский столп, шеей. Она часто хмурится или грозно кричит: «Арргх!» – но уж когда улыбнется, тут просто солнышко восходит, такая ясная и милая у нее улыбка. И сразу становится понятно, что Хонно любит ласкать ее, когда они в постели.

– Куда же он мог запропаститься, этот простофиля? – спросила Бээву у Нуххара.

А тот ответил:

– Понятия не имею… Но вот погляди-ка на тот странный кокон, висящий на дереве в поднебесье!

– Наверное, это гнездо злых лесных ос, – предположила Бээву.

– Если ты права, то нам лучше убираться отсюда, – сказал Нуххар. – Никогда не видел таких больших гнезд! Тут столько пчел, что хватит закусать до смерти не одного тролля и не двух, а целую армию!

Но тут сверху донесся голос Хонно:

– Бээву, жена моя! Это не гнездо, это я, твой муж!

Тут Нуххар расхохотался и даже повалился на землю от смеха, он держался за живот и дрыгал ногами. А Бээву очень рассердилась.

– Что ты там делаешь, глупый муж?

– Я свисаю, – ответил Хонно. – Что же еще!

– Кто тебя туда подвесил, дурья башка?

– Твой отец, дорогая супруга!

– Как такое вышло?

– Я угнал у него корову!

– Удачно?

– Нет, милая, совсем неудачно: он догнал меня, отобрал корову да еще вот так со мной поступил.

Бээву на некоторое время погрузилась в раздумья, усевшись прямо на лицо Нуххару, чтобы хоть немного заглушить его громовой хохот, а потом закричала:

– Знаешь что? Я считаю, пора нам с тобой завести детей, Хонно. Надеюсь, дети будут умнее тебя. И тогда ты сможешь сидеть дома и спокойно пить брагу, а дети будут совершать подвиги и прославлять твое имя.

– Хорошая мысль, Бээву, – покорно согласился Хонно, – только сперва ты сними меня отсюда.

– Может быть, лучше я поднимусь к тебе? – предположила Бээву.

Она встала и полезла на дерево, но ветки оказались слишком тонкими и начали ломаться под ее ногами. Тогда Бээву уселась верхом на сук и метнула в мужа свой башмак. Она перешибла ветку, на которой висел бедный Хонно, и тот, связанный, стал падать, а над ним летел тяжеленный башмак Бээву и грозил вот-вот размозжить ему голову.

Бээву протянула руки и поймала мужа. Башмак же упал на землю рядом с лежащим без сил Нуххаром и проделал яму глубиной в два человеческих роста.

Было много смеху, когда этот башмак вытаскивали!

А на других комиксах художник рисовал детей Бээву: мальчиков и девочек, и все эти троллята были самыми обычными, кроме младшей дочки – та родилась богатыршей, и мать подарила ей свои бусы.

Енифар медленно отодвинула полог и остановилась перед порогом шатра.

Красивая женщина подняла голову и посмотрела на девочку своими яркими зелеными глазами. И Енифар сразу же с особенной остротой ощутила всю себя: свои исцарапанные ноги, свои обломанные ногти, руки в цыпках от возни с домашней скотиной. Вся она, Енифар, казалась воплощением несовершенства рядом с этой женщиной, которая носила бубенцы в волосах и причудливый узор из золотых бусин, приклеенных к смуглой коже. У красавицы троллихи были пухлые бледные губы, как у ребенка, и неподвижные брови, как у полководца.

Возле ног женщины сидел белокурый ребенок одних лет с Енифар и сосал палец.

– Подойди, – обратилась к Енифар женщина, показывая свое рукоделие. – Посмотри, что у меня есть. Я приготовила это для моей дочери.

Енифар переступила порог и уселась рядом с женщиной. Девочка осторожно коснулась кончиком пальца чудесных бусин, разложенных так, чтобы удобнее было вышивать узор. Троллиха принялась распутывать пыльные волосы Енифар.

– Ты полюбуйся только, – приговаривала она, – как ладно у меня получилось вышить этих зверей! Я сама придумала, какими они должны быть, и вот это – Зверь Лесной, а это – Зверь Степной, а вон тот, который наблюдает за схваткой, готовясь наброситься на победителя, – это Зверь Домашний, самый свирепый и кровожадный из всех.

– Был еще тролль, который стравил их всех, а потом ухитрился завладеть ими всеми и подчинить их своей власти, – сказала Енифар.

– Этим троллем будешь ты, когда убор украсит твою голову, – засмеялась женщина.

Енифар взяла ее руки в свои, всмотрелась в прекрасное лицо, затуманенное дымкой расстояния… и проснулась.

А сказки продолжали бродить по трем мирам: по миру троллей, миру людей и миру большого города. Они перебирались из комиксов в сновидения, из сновидений в карту города и схему метрополитена, из карты и схемы – в мечты и мысли, а из мыслей – в жизнь, и где граница между ними – не определил никто: ни девушка, которая до сих пор ищет правильную ветку метро, ни юноша, который спасает людей из завалов, ни девочка, которая сажает растения, ни мальчик, который рисует комиксы.

Дочь Адольфа

Адольф Гитлер был самым мягким, самым внимательным человеком на земле.

Не существовало такой вещи, которой он бы для меня не сделал. А ведь времена наступили трудные, и от того, что происходило тогда с деньгами, всех лихорадило.

Получка наваливалась в те дни, как болезнь. А месяца два, три, а потом и четыре, и пять перед этим человек оставался совершенно здоров и как бы стерильно чист, потому что денег у него не водилось и он питался при помощи чуда. Настоящего чуда, как в Библии, – манна или умножение хлебов и рыб.

Адольф рассказывал мне об этом, пока я не умела читать. Адольф очень уважал Библию.

У нас тоже случались чудеса. Например, однажды мы ухитрились прожить почти неделю на одной банке бычков в томатном соусе. Адольф говорил, что Господь умножил бычков в этой банке, дабы мы не умерли с голоду. Я отчетливо это помню и до сих пор уверена в том, что в случае с бычками не было ни ошибки, ни обмана. Каждое утро Адольф торжественно читал кусочек из Библии, а потом открывал холодильник и вынимал оттуда очень холодную банку с приоткрытой жестяной крышкой. Крышка топорщилась, как зубы крокодила, поэтому я до нее дотрагиваться боялась.

Он ставил банку на стол, брал два куска хлеба и потом улыбался мне.