Елена Хаецкая - Тролли в городе Страница 76

И это не он будет отходить от меня, это я сама начну от него отодвигаться. Вот что я поняла в те дни. И потому спиральный, похожий на водоворот коврик на полу возле кресла так меня пугал.

Случались дни и целые недели, когда я даже не вспоминала о нашей неизбежной разлуке с Адольфом. Проповедники Божьего Слова, одетые в инопланетно-элегантные костюмы, подарили нам Библию. Они раздавали ее бесплатно возле станции метро и всем улыбались. У них были очень хорошие зубы. Потом во многих букинистах эти Библии продавались: люди брали и тут же сдавали книгу в магазин, чтобы выручить немного денег.

Но Адольф не стал так поступать.

– Они ехали сюда, чтобы мы могли получить Библию. Потратили кучу времени и денег. Мы обязаны уважать их желание.

Библия, которую мы заполучили таким образом, мне очень нравилась тем, что представляла собой нечто вроде игры в вопросы и ответы. Например, на одной странице на полях было написано: «Что надо делать, чтобы спастись? См. с.» – и дальше указывалась другая страница, где жирным шрифтом был выделен какой-нибудь стих, например: «Отвергнись себя и ступай за мной». А рядом на полях уже поджидал следующий вопрос: «Как удобнее взять свой крест?» – и подсказка, где найти ответ.

Так, по вопросам и ответам, можно было пролистать всю Библию и побывать в гостях на каждой страничке.

Я читала Библию каждый день, потому что это было очень увлекательно. Вопросы никогда не заканчивались. Я все пыталась найти то место, где будет задан последний вопрос, и прочитать стих, рядом с которым появится надпись: «Теперь ты знаешь всё», но такого стиха всё не находилось. Библия неустанно вела меня по кругу, и я проваливалась в нее, как в наш водоворотный коврик.

Иногда я сердилась на Библию за то, что она отвечала не прямо на поставленный вопрос, а ходила вокруг да около. Особенно это бывало досадно, когда меня охватывало острое любопытство, а в книге, как назло, одно противоречие громоздилось на другое. В моей голове многие вещи просто не укладывались. Однажды я спросила Адольфа, как можно следовать Библии, если она требует от меня возненавидеть моего отца.

– Разве ты не ненавидишь меня, когда я мешаю тебе играть или когда требую, чтобы ты помыла посуду? – удивился он.

Я затрясла головой так, что мои косички больно захлопали меня по ушам, а в мозгу все зазвенело.

– Нет, нет, нет! – закричала я. – Я всегда тебя обожаю! Всегда!

В первом классе учительница отвела меня в сторону и спросила:

– Лиза, дорогая. Это твой отец стоит сейчас во дворе?

Я выглянула в окно и засияла от радости. Адольф стоял там, чуть в стороне от прочих родителей. Ждал, когда я выйду из школы, чтобы отвести меня домой.

– Да, – сказала я учительнице, – это он.

– Кто твой отец, Лиза? – опять спросила она.

– Мой отец – Адольф Гитлер, – ответила я.

– Адольф Гитлер? – Она как-то странно и очень некрасиво наморщила лоб. – Ты уверена?

– Конечно я уверена. Мой отец – Адольф Гитлер, самый лучший человек на земле. Он столько всего хорошего сделал! Он любил свою родину. Он всю землю любил, всю планету. И сейчас тоже любит. Он верит в Бога, и у нас дома тоже было чудо с хлебом и рыбами, как в Библии.

Она все смотрела на моего отца сквозь окно, и я не могла понять, что означало выражение ее лица. Потом она повернулась ко мне.

– И ты его любишь?

– Безумно. – Я произнесла это не задумываясь.

– Как же велика потребность в любви, – проговорила учительница, – если человечек приучается обожать даже Адольфа Гитлера.

Гораздо позднее я узнала, что учительница имела серьезный разговор с Адольфом. Она назначила ему встречу, но не в своем кабинете и вообще не в школе, а в небольшой кафешке неподалеку от метро.

– Надеюсь, Сергей Степанович, вы меня понимаете, – начала она, сердито глядя в чашку удивительно невкусного кофе. (Да и чашка небось была треснувшая и слегка подтекала на липкий стол.)

Адольф удивленно смотрел на нее и молчал.

– Я насчет того, как мы с вами встречаемся, – пояснила она.

Адольф слегка пожал плечами. Обычно он предпочитал молчать, если женщина, с которой его вынуждали иметь дело, ему не нравилась. Ждал, пока она выскажется. И не всегда отвечал.

– Ваше присутствие в школе, – сказала учительница, – вызывает много вопросов.

Я так и представляю себе, как он смотрит на нее сейчас, – с косой челкой через бровь, не щурясь, ясными, внимательными глазами. У него очень красивый нос. Чрезвычайно чистые очертания. Редко когда встретишь такое.

А учительница постоянно двигала носом. То расширяла ноздри, то морщила переносицу, то шмыгала. У нее был, по-моему, хронический насморк. Она, без сомнений, проигрывала Адольфу.

– Вообще, это довольно эксцентрично – одеваться под Адольфа Гитлера, копировать его прическу и манеры, – сказала учительница. – Какие цели вы при этом преследуете? У вас ведь есть какие-то цели? И как вы рассчитываете при таком образе жизни воспитать ребенка?

– Цели? – переспросил Адольф, понимая, что дольше молчать уже невозможно. – Помилуйте, у меня те же цели, что и у всех остальных тридцати четырех родительских пар в вашем классе: по возможности не позволить этому безумному миру убить мое дитя до того, как оно достигнет совершеннолетия.

– А после совершеннолетия – можно? – язвительно спросила учительница.

И подумала, наверное: «К чему это я ехидничаю? Больной человек – а я насмехаюсь».

Адольф грустно улыбнулся:

– После совершеннолетия моей дочери я уже буду бессилен.

Учительница решила зайти с другой стороны.

– Но почему именно Гитлер?

– Потому что я оказался похож на Гитлера.

– А если бы вы оказались похожи на Геббельса?

– Достопочтенная, этого ведь не случилось! Я похож на Гитлера, точка. Вы ведь, кажется, преподаете в младших классах: «жи» – «ши» пиши с буквой «и»?

Она покраснела, как будто он сказал что-то непристойное.

Мой отец заключил:

– Умозрительные конструкции, в таком случае, вам совершенно не к лицу. Женщинам не следует рассуждать столь абстрактно.

Она чуть приподнялась со стула:

– Да вы просто… фашист!

– Это вы – фашистка, – спокойно ответил Адольф, даже не пошевельнувшись. – Готовы преследовать невинного человека только за то, что он похож на Гитлера. Да еще строите всякие предположения! Вам волю дай – вы и концлагерей настроите. Нет уж, почтенная. Вы будете обучать мою дочь писать, считать и любить окружающий мир, а я буду зарабатывать ей на хлеб тем единственным способом, который мне доступен.

После этой отповеди он преспокойно выпил свой кофе.

Учительница медленно осела на стул. Адольф не торопил ее. Ждал, пока румянец покинет ее щеки. Вдруг она произнесла совершенно дружеским тоном, как будто они никогда и не ссорились: