Лэйни Тейлор - Сны богов и монстров (ЛП) Страница 78

Короткий спор шепотом: они доказывали, что могут просто наложить чары невидимости, но Зузана ничего и слушать не хотела.

– Они начнут накрывать на стол, а тут посреди комнаты валяется огроменное чудовище, на подоконнике, как на насесте, сидит ангел, а на кровати разлеглась девица. Даже если вы невидимы, масса-то никуда не делась. Так что брысь!

Они подчинились; и если комната была невелика, то ванная того меньше. Собственно, именно на это Зузана и рассчитывала. Она засунула туда Кэроу и грозно уставилась на Акиву: чего ждем, давай! Потом подтолкнула обоих к душевой кабинке и там закрыла. А как иначе, спрашивается, запихнуть туда Вирко?

Закрыла дверь в ванную. Потерпят, не маленькие. Не может же она все делать за них.

49

Просьба о покровительстве

А за двенадцать часов до этого Разгут уговаривал Иаила:

– Терпение, терпение.

Терпение. Даже когда его самого что-то подмывало изнутри. Сейчас, когда с момента Пришествия миновало двое полных суток, это давалось с трудом. Перед Иаилом он делал вид, будто так и надо, но втайне тоже начал тревожиться.

И где, спрашивается, просьбы о покровительстве? Он просчитался? Такой отличный был план. Появиться во всем блеске славы – и люди сами падут ниц и предложат все, что только пожелаешь. Вышло иначе. Президенты, премьер-министры, Его Святейшество Папа. Они с удовольствием раскатывали перед императором ковровые дорожки. Кланялись, лебезили. А когда дело доходило до вооружения загадочного легиона… О, как же можно без досконального анализа вопроса? А присмотр? А контроль?

Комитеты. Комиссии.

Я уже согласен на полоумного тирана-мясника, нетерпеливо думал Разгут. Только избавьте от комиссий и комитетов!

И еще: пока тянется вся эта свистопляска с президентами, премьерами и папами, куда подевались самые ушлые теневые воротилы? Группировки. Фанатики. Сектанты, с восторгом ожидающие Судного дня. Сектанты, бегущие адского пламени. Им давно следовало становиться в очередь, просить о покровительстве, давать взятки, любой ценой добиваться разговора наедине. Заберите нас! Нас! Сначала нас! Сожгите весь мир, сдерите кожу с грешников, только возьмите нас с собой!

Их тут всегда кишмя кишело. И где они сейчас, спрашивается? Или Разгут неверно оценил страх человечества перед концом света? Неужели организованный им спектакль произвел недостаточное впечатление?

Иаил пребывал в мерзком настроении. Он метался по роскошным апартаментам, то изрыгая хулу, то храня ледяное молчание. Он сыпал проклятия тихим голосом, под нос, не позволяя себе ни капли «неангельских» манер, которые пришлись бы его благочестивым хозяевам, что называется, против шерсти. Он играл свою роль без антрактов: на дипломатических приемах, на тожественных обедах, везде и всегда. Католическая церковь устраивала процессию за процессией, и, конечно, им на этом маскараде отводилась главная роль. Еще одна церемония, думал Разгут, на которой мне придется грушей болтаться на спине Иаила и слушать, как старикашка в дурацком халате болтает на латыни, – и я завизжу!

Завизжу и стану видимым – просто чтобы придуркам жизнь медом не казалась.

Поэтому он с такой вспышкой надежды наблюдал за робкими шаркающими пританцовками, которые исполнял у дверей один из слуг папского дворца.

Шаг вперед, шаг назад, руки вспархивают, как крылышки у цыпленка. Один из тех, кому разрешили заходить в отведенные ангелам покои. До сих пор он всегда стоял потупившись, не смея поднять глаз в «священном» присутствии. Несколько раз Разгуту даже приходило в голову, что сними он с себя невидимость, слуги все равно его не заметят, так сдержанно они себя вели. Почти как призраки – хотя такой вариант загробной жизни вызывал у Разгута прилив желчи.

Или, может, желчь приливала от слишком обильной кормежки?

Он так не питался уже несколько столетий; забавно, что дискомфорт в переполненном кишечнике еще не побудил его уменьшить порции. Чуть позже.

Или нет.

Слуга кашлянул. Бешеный стук его сердца разносился по всему помещению. Стоящие в карауле солдаты Доминиона не шелохнулись, а императора здесь не было – ушел отдыхать в личные покои. Разгут уже собирался заговорить. Интересно, как отреагирует слуга, если услышит бесплотный голос? Нет, нельзя. Пришедший взял себя в руки, слегка распрямился, вытащил из кармана накрахмаленной безукоризненной ливреи конверт и положил на пол.

Конверт.

Разгут не отводил от конверта глаз. Он подозревал, что должно там содержаться, и его надежда еще возросла.

Наконец-то.

Слуга удалился. Резкий рывок – и… Из своих покоев его уже звал император. Разгут, вновь ставший видимым, с конвертом в руке доковылял до столика с освежающими напитками, никак не показывая собственное острое облегчение и любопытство. Вытащил листок бумаги.

– Что там?

Император сгорал от нетерпения. Разгут подумал: сегодня Иаилу повезло.

– Не знаю, – сказал калека, и это было совершенной правдой. Он еще не развернул листок. – Вероятно, письмо от почитателя. Может быть, приглашение на крестины. Или предложение руки и сердца.

– Читай! – приказал император.

Разгут помолчал, будто обдумывая ответ, и испортил воздух. Сморщился: действие потребовало некоторых усилий. Вокруг запахло. Сильно. Императора, равно как и британскую королеву, это не позабавило. Шрам побелел, как во время приступа ярости, и Иаил начал цедить слова сквозь стиснутые зубы. Один плюс в этом был: теперь во все стороны не летела слюна.

– Прочитай мне, – повторил Иаил убийственно тихим голосом, и Разгут прикинул, что от трепки его отделяет всего один шаг. Если он продолжит нарываться, то скоро получит.

Император произнес:

– Помоги мне, и я помогу тебе.

А повеселиться тогда как? Разгут набил полный рот колбасками – пока не отняли, – и Иаил, оценив качество исполнения, кивком головы отдал приказ.

Оба знали, что это не подействует. Обычная рутинная процедура.

Трепка была выдана и получена. Позже, когда новые раны Разгута пятнали сукровицей прекрасные шелковые подушки пятисотлетнего кресла, Иаил сделал вторую попытку.

– Когда мы доберемся до Дальних островов, когда стелианцы падут к моим ногам, прежде чем окончательно их сокрушить, я потребую от них службы. Они будут пресмыкаться и умолять меня о милосердии. И выполнят все, что я захочу.

Разгут злобно улыбнулся. Ты сначала доберись, подумал он, но не стал лишать императора его иллюзий.

Иаил продолжил, явно стараясь казаться добросердечным, – маска, которая давалась ему страшно тяжело: