Вадим Волобуев - Кащеево царство Страница 8

       За высоким остроконечным тыном сплетались изломанные ветви сосен. Холодное солнце заливало слабым сиянием мшистые стволы. За соснами дрожала клубящаяся серая пелена, кружилось несколько птиц. Внутри ограды среди амбаров и скотников бродили лохматые слуги в истрёпанных грязных малицах, таскавшие воду в жбанах; из кузницы доносились звонкие удары молота, в хлеву взрыкивали олени. У закрытых на засов ворот скучали два копейщика в костяных доспехах и остроконечных шлемах с наносниками. На поясе у обоих висело по топорику.

       Подмораживало. Унху набросил на голову колпак, сбежал по ступенькам, крикнул воям:

       - Отворяй!

       Те задвигались, отставили в сторону копья, вытащили большую деревянную щеколду и распахнули тяжёлые створы. Кан вышел в город.

       Перед ним распростёрлась площадь, заставленная по окружности деревянными идолами. На площади шёл торг: шумели зазывалы, бегали туда-сюда невольники с мешками на спинах, громыхали сани, бренчали товаром оружейники и гончары, ругались друг с другом покупатели моржового зуба[25]. Унху с трудом протискивался сквозь это скопище, вынужденный то и дело огибать оленьи упряжки и отбиваться от назойливых продавцов. Наконец, вырвавшись из столпотворения, он нырнул в длинную улицу, стиснутую с двух сторон продолговатыми, наполовину вкопанными в землю бревенчатыми домами с большими узорчатыми стропилами. Посреди улицы росли сосны и ели, украшенные разноцветными ленточками, на перекрёстках возвышались громадные многорукие истуканы. Над домами, окружённые изгородями, торчали на столбах амбары. По улице бродили собаки, у крылец на завалинках сидели мужики: строгали поленья, тачали одежду, подправляли нарты, курили сар. Завидев кана, улыбались, почтительно кивали.

       - К паму идёт, - шептали друг другу югорцы.

       Все знали: раз Унху выходит со двора пешком и без ратников, значит, направляется к паму. В дни испытаний такое случалось нередко.

       Унху был погружён в мрачные думы. Его тревожила мысль, не успели ли другие вожди, предугадав его намерение, выставить охранение вокруг дома шамана. Думать об этом не хотелось, но если такое случилось, кан готов был даже расстаться с серебром, лишь бы заручиться поддержкой хонтуев. Он не мог проиграть, не мог вновь попасть под новгородское ярмо. Это было слишком унизительно.

       Свернув вправо, Унху немного поплутал в проходах меж домами и вышел к жилищу шамана. Оно находилось возле самого тына, отделённое от прочих строений широкой площадкой, на которой обычно толпились просители. Сегодня тоже там маялось несколько человек, у ног которых стояли корзины с подарками. Один из них держал под уздцы жеребёнка. Бесцеремонно растолкав народ, кан подошёл к низкой двери, громко постучал.

       - Я к тебе, Кулькатли! Примешь меня?

       Подданные молча взирали на него. Некоторые из них ожидали своей очереди со вчерашнего дня, но разве можно спорить с правителем?

       Дверь слегка приотворилась, изнутри показался большой орлиный нос старика.

       - Зачем ты пришёл, Унху?

       - Мне надо поговорить с тобой.

       - Я занят сейчас.

       - Я не могу ждать, - отрезал вождь.

       Пам обречённо вздохнул, бормоча: "Ай-яй-яй...", закрыл на мгновение дверь, затем вновь открыл её, выталкивая какого-то человека с корзиной, прижатой к животу.

       - Иди-иди, - торопил его шаман. - Видишь, недосуг мне сегодня.

       Узрев вождя, человек заморгал, колени его подогнулись, он хотел было бухнуться наземь, но преодолел робость и засеменил прочь. Пам встал в проходе, разогнул спину, с наслаждением потянулся.

       - Давно ждёте? - спросил он собравшихся.

       - С самого утра, - наперебой заговорили просители. - А то и с вечера.

       - Ну, обождите ещё немного. Видите, неотложное дело.

       Отступив в сторону, он пропустил кана и закрыл дверь. Унху остановился посреди горницы, сморщился от резкого запаха пахучих трав, потёр слезящиеся глаза.

       - Как ни захожу к тебе, Кулькатли, всё время дух шибает. И как ты тут живёшь?

       - К богам так просто не достучишься, - просто ответил шаман. Он показал на лавку возле стены. - Присаживайся, повелитель.

       Маленькое окошко слабо пропускало свет. В полумраке шаман казался ожившим мертвецом: дряблые бледные щёки, острый нос, бескровные губы, тёмные, глубоко посаженные глаза. Росту он был высокого, под потолок, сухопарые кисти на длинных руках свешивались словно древесные корни. Под стать хозяину было и помещение. На полках вдоль украшенных пасами[26] стен теснились бесчисленные коробочки и горшочки с диковинными зельями, с верхних балок свисали пучки сушёных растений, внизу, под лавками, громоздились крынки, сундучки и корзины. Повсюду висели амулеты, из огромного короба в углу торчала гора соболиных, беличьих и лисьих шкурок, на столе поблёскивало широкое серебряное блюдо со звериной чеканкой, на котором были выцарапаны шаманские знаки; рядом с блюдом белели два пожелтевших медвежьих черепа, над входом красовались оленьи рога. В горящем чувале булькала тёмная жижа, почти не выделявшая пара, зато источавшая слабый приторный запах. В углах кучами лежали иттармы[27] прежних шаманов.

       Кан подошёл к столу, отцепил от пояса мешочек и с громким звоном высыпал на блюдо монеты. Пам вскинул брови, тоже приблизился к столу, обратил внимательный взор на Унху.

       - Видно, тяжкое бремя ты взвалил на себя, коль принёс столь щедрое подношение. Что тебя терзает?

       - Сегодня вечером ты будешь камлать, выспрашивая у духов, угодна ли им война с русью. Я хочу, чтобы духи прислушались ко мне, чтобы они разделили мои устремления. Пусть духи скажут всем хонтуям, что мой выбор богоугоден. Сделай это для меня, Кулькатли.

       - Как могу я, презренный смертный, склонять к чему-то высшие силы?

       Кан схватил шамана за плечи, крепко сжал их длинными пальцами.

       - Ублажи их. Заставь владык помочь мне. Ради этого серебра, ради собственной жизни, ради предков!

       - Мне не дано предугадать желания духов, - кротко ответил шаман, отстраняясь от него.

       Кан насупился.

       - Что же ты хочешь от меня? Получить земное воплощение Колташ-Эквы[28]? Засыпать твой дом песцовыми шкурами? Добыть сотню серебряных блюд для святилища? Говори.

       - Я спрошу у духов, что им по вкусу, - тонко улыбнулся пам.

       - Спроси. А заодно передай духам и демонам, что если русь победит, им солоно придётся от новгородского бога.

       Унху направился к выходу. У самой двери обернулся.

       - Не для того я получал канский пас, чтобы подставить выю под новгородский меч. А ты, если не поможешь мне, горько пожалеешь об этом.

       Он вышел, с чувством ахнув дверью. Кулькатли шмыгнул носом, потёр лоб.

       - Одержимый, - в восхищении обронил он.

       Дым от костров, выложенных по кругу, лизал ствол священной ели, сочился меж игл и, рассыпаясь на множество отростков, возносился к небу, прозрачной зыбью колыхая звёзды. Кулькатли, облачённый в медвежью шкуру, с лицом в открытой пасти зверя, плясал и неистовствовал, потрясая бубном и выкрикивая заклинания. Помощники его бросали в пламя пахучие травы, корешки и кусочки грибов. Огонь вспыхивал, искрился, багрово озарял заворожённые лица вождей и старейшин. Выкатив глаза, они наблюдали за танцем пама; им мерещилось, будто из дыма выпрастываются гибкие щупальца-руки, складываются в страшные рожи вонючие клубы, а серебряный лик Нум-Торума, что стоял у подножия священного дерева, испускает жёлто-синие молнии.

       - Повелитель трёх миров! - восклицал шаман. - Ты, сотворивший небо и землю, вдохнувший в нас жизнь, одаряющий и карающий! Призри своих детей, о владыка Нум-Торум, пошли нам духов, дабы открыли нам глаза и уши! Да не отвратится твой лик от чад своих! Да растолкует нам сын твой, Мир-Суснэ-Хум, чего желаешь ты и как велишь нам поступить! Дай нам знание! Пусть снизойдут к нам Хонт-Торум[29], Хуси и Энки, пусть придут Сяхыл-Торум, Най-эква и Этпос-ойка! Придите, придите, о бессмертные, наполните наши уши своими речами, ослепите наши смиренные очи своим обликом, да лицезреем вас во всём могуществе вашем! О мать-земля, благодетельная Сорни-Най, не отвергай наших приношений, покажи мудрость свою, прояви заботу свою! Взываем к тебе, да услышишь наши моления!..

       Воины за спинами вождей ритмично ударяли копьями о землю, слаженно повторяя: "Гай! Гай! Гай!" Казалось, ещё мгновение, и вылетят из сосновой чащи злые духи-учи и людоеды-менквы, явится ведьма Йома и чудовище Комполен, и станут они терзать народ, а лунный бог Этпос-ойка со снисходительной усмешкой будет взирать на это со своих высей и потешаться над слабостью человеческой.