Николай Романецкий - Конь в малине Страница 8

Я добросовестно отсмеялся, и мы принялись поедать салат с крабами.

– День был удачный? – спросила Инга.

– Вполне, – сказал я. – Но до конца дела еще далеко.

Она вернулась к общению с салатом, хотя было видно, что любопытство одолевает ее куда больше, чем меня – юношеские фантазии.

Я оценил такую удивительную сдержанность, но в нашей с боссом паре приоритет выдавать посторонним розыскную информацию принадлежит вовсе не мне. И не развяжут мой язык ни карие блестящие глаза, ни распущенные по плечам волосы…

– А ты чем занималась у твоего Пал Ваныча?

– Охмуряла очередного клиента. Пыталась всучить томограф, который ему не нужен.

– И как?

– Успешно. Выгодная сделка заключена. Фирма получит немалую прибыль, а я – премию.

– Рад за тебя, дорогая! А нельзя ли, чтобы из этой прибыли кое-что перепало мне? Завтра придется заниматься слежкой и не мешало бы иметь одежду другого толка.

Инга отложила вилку и достала из сумочки несколько бумажек. Протянула мне:

– Не забудь взять в магазинах чеки для отчета. Отдашь при следующей встрече. А сегодняшний ужин оплачу я. Надо же на что-то тратить премию.

В Нью-Йорке бы подобное предложение ни в жизнь не прошло, но тут я вынужден был согласиться. Лишь сказал, чтобы сохранить лицо:

– Оказывается, я забыл дома кредитную карточку. Сочтемся, когда заглянешь в Штаты.

– Сочтемся… Не пора ли нам выпить?

– Пора.

И мы выпили.

Потом я выдал свежий американский текст про Монику и Билла, а она ответила историей про Петьку, Анку и Василия Ивановича. Поскольку это трио было старше нашей пары на три четверти века, я уважительно коснулся коленом Ингиного бедра. Бедро было горячее и упругое. У меня тут же появилось свое горячее и упругое, но время для таких аргументов еще не наступило.

Мы выпили еще, и я признался, что местные вина не так уж и плохи. А женщины – и вообще мечта!..

– Ты успел узнать многих женщин? За день?

– Успел. Правда, не столь близко, как мне хотелось бы узнать одну из них.

Теперь Ингино колено коснулось моего бедра.

Воодушевленный этой маленькой победой, я выдал еще один текст про Билла и Монику (на Билла, доживающего отпущенный ему век на фамильном ранчо в Арканзасе, наверное, в этот момент напала такая икота, что он подумал, будто за ним наконец пришла смерть). Инга тут же ответила анекдотом про их последнего президента и певичку Люлю.

Когда я, наконец, отхохотался и вытер слезы, официант притащил пельмени.

Я тут же вспомнил родных пенсильванских цыплят с трюфелями и брокколи, но пельмени – национальное русское блюдо, и не отведать их значило нарваться на международный скандал. Впрочем, хуже цыплят они оказались совсем ненамного.

Мы выпили еще, но, помня о завтрашнем дне, я уже принялся соблюдать меру, делая один глоток там, где в другое время сделал бы пять. Зато наши колени касались друг друга едва ли не с частотой дыхания, и каждый раз между ними будто искра пробегала.

Потом были еще анекдоты, фрукты, опять анекдоты, мороженое, чуть-чуть вина. Юношеские фантазии колобродили так, будто у меня не было женщины по крайней мере месяц (Лили, с которой я спал в пятницу, за такую мысль снесла бы мне верхнюю голову). Когда Инга расплатилась за ужин, я, едва не приплясывая от нетерпения, спросил:

– Поднимемся ко мне или возьмем такси и поедем к тебе?

Она вскинула на меня возмущенные глаза:

– В первый вечер я не ложусь даже под американского детектива, мистер!

Такого облома я не ожидал. Оказывается, сучка просто играла со мной весь вечер, будто с мальчиком. Впрочем, кто платит, тот и музыку заказывает, с какой стати я решил, что имею на нее права! И вообще слово клиента – закон!

Оставалось проводить ее до такси и снять одну из обретавшихся в холле отеля ночных бабочек, не думая о том, как я проведу потом эти расходы в отчете. Однако едва мы вышли из ресторана, Инга направилась прямиком к лифтам.

Она и в самом деле не легла под американского детектива. Потому что все время была наверху. Она ерзала по мне с энергией нимфоманки, постанывая: «Миленький! Миленьки-и-ий! – а я пожирал взглядом прыгающие перед моим лицом, ослепительно-молочные на фоне бронзовых плеч груди, время от времени ловил губами соски и думал о том, что оказался прав. Бюстгальтера и трусиков под платьем действительно не было, но теперь это не имело никакого значения.

Правда, когда она, наконец, сползла с моего живота, я подумал, что отсутствие нижнего белья на женщине всегда имеет значение, но долго обсасывать эту мысль не пришлось, потому что, отдышавшись, Инга сказала:

– Прости, америкен бой, но мне пора.

– Разве ты не останешься?

– Нет, я должна идти! – Она произнесла эту фразу так твердо, что исчезло всякое желание возражать.

Возможно, ей предстояло охмурять томографом очередного клиента и зарабатывать очередную премию. Поэтому, когда Инга отправилась под душ, я поднялся с постели и проверил содержимое ее сумочки. Помимо разных женских мелочей, ничего там не оказалось.

13

Утро было продолжением вечера. По крайней мере, в мыслях…

Спарились и разбежались, думал я, крутясь под душем. Спарились и разбежались. Как животные… Где-то я уже встречал эту мысль, у кого-то из литературных классиков. Но у кого именно, так и не вспомнил. Может быть, у Фолкнера? Или у Пензера – не у того Пензера, который Сол, а у того, который Джим? Тот, что создал «Фарфоровую спираль»… Нет, не помню…

Спарились и разбежались, думал я, покрывая подбородок кремом для бритья. «Одно добро!» – говорила когда-то покойница-мать, и добро действительно одно – горячее и влажное, сначала свободное, а потом тугое, – но всякий раз почему-то по-новому. Как фильм гениального режиссера, в котором всегда найдешь то, чего не находил раньше…

А потом я чертыхнулся. Что за дурацкие мысли? Где тут новое? У меня есть Лили; бывали хорошенькие свидетельницы по разным делам, с готовностью дарившие мне возможность познакомиться со своими прелестями, когда у нас с Лили случались размолвки; я здоровый бугай тридцати лет, в самом соку, не зря на меня так падки дамочки климактерического возраста… Что за комплекс согрешившего пуританина? Ничего ведь не случилось! Просто, кроме Лили и хорошеньких свидетельниц, теперь у меня еще будет Инга в далекой России, а у нее, кроме всех прочих клиентов, буду я в далекой Америке. Невелики изменения!.. И вообще пора думать о деле!

Побрившись, я подсел к компьютеру.

У босса заканчивались вчерашние сутки, и он уже разродился инструкциями. Последние сводились к трем пунктам:

1. Отыскать медсестру Albina Pautoff и попытаться расколоть ее на имя белокурой «фифочки;

2. Отыскать вышеназванную фифочку и установить за нею наблюдение;

3. При сложностях с первыми двумя пунктами посетить клинику с целью раздобыть список незаконным путем.

«Последнее, желательно, осуществлять в ночное время», – добавлял босс. Юморист хренов!..

Я уничтожил полученное сообщение и спустился в ресторан. Заказал яичницу с беконом, кофе, апельсиновый сок. Гречишных оладий с черной патокой у них не имелось. Я оказался первым клиентом в истории отеля, кто заикнулся о подобном блюде, наверное, где-то вычитал у иностранцев. Или услышал по видику. Без Инги официант был много разговорчивее, и я не стал его унимать, потому что не слышал: мои мысли были далеко отсюда.

Позавтракав и выкурив первую утреннюю сигарету (никогда не курю на пустой желудок и вам не советую!), я вернулся в номер и захватил кое-какие мелочи, необходимые человеку моей профессии в оперативной работе. Потом вышел на улицу, выгнал со стоянки машину и отправился в ближайший «Секонд хэнд», на Наличную улицу, в двух минутах езды от отеля. В магазине быстро подобрал джинсовый костюм (родной «Джордаш бейсик»). Переодевшись, попросил, чтобы старые мои тряпки упаковали в пакет – сейчас не время для благотворительности! – и прибавил к новому прикиду бейсболку с надписью «Лос-Анджелес Кингз». А также солнечные очки. Забросив пакет с тряпками в багажник, я выкурил еще одну сигарету и отправился на улицу Рубинштейна, к дому с дворами-колодцами и фантастическим мусорным баком.

Вокруг жил привычной жизнью летний город. За прошедшие сутки он стал мне роднее, я уже неплохо знал его в натуре, а не по карте. Он не был похож на своего американского тезку-карлика; и тем более он не был похож на Нью-Йорк; просто в нем появилось нечто, дававшее мне право с полным основанием говорить: теперь это и мой город. И дело вовсе не в джинсах «Джордаш бейсик» и не в бейсболке с атрибутикой хоккейных королей – эту лабуду можно встретить в любом уголке мира, – дело совсем в другом. Вот на этом перекрестке я уже стоял в пробке вчера, и он был мне знаком до последней выбоинки на асфальте; в тени вот этих деревьев, покрытых пыльной листвой, я, возможно, буду прятаться от жаркого августовского солнца завтра… Нет, что ни говорите, а теперь мы были с Питером одной крови…