Юрий Иванович - Найти себя Страница 8

Да уж, без горестного вздоха о таком не вспомнишь.

Но зато именно на летних каникулах, на тринадцатом году нашей жизни мы впервые соприкоснулись с тайной. Причем не просто с чем-то эфемерным и малозначительным, а с великой, непостижимой и жутко притягательной тайной. И с той самой поры нас помимо интимных игрищ, крепкой дружбы и единой фамилии связало еще и секретное расследование. А попытки раскрыть эту самую тайну и привели к тому, что наша жизнь превратилась в череду сплошных трагических приключений.

Началось все буднично и однообразно. Проснувшись теплым июньским утром раньше всех, я, написав короткую отвлекающую записку, попытался спрятаться от девчонок на чердаке и предаться своему любимому увлечению: составлению из горы деталей действующего в моих фантазиях устройства. Понятно, что дед Назар к тому времени уже давно копошился по хозяйству, но даже приготовленный им и оставленный для нас на столе горницы завтрак не соблазнил меня спуститься вниз и перекусить.

Следующей после меня проснулась стервозная Машка. Она тоже, как и я, имела свою персональную комнату и поэтому позволяла себе частенько просто поваляться в кровати, лениво потягиваясь и впадая в дрему. Но если она уже вставала, то спать из нас никто не имел морального права. Вот и тогда она закричала на весь дом:

– Борька! Лисички! А ну бегом ко мне!

Еще и в стенку пяткой стала колотить, подгоняя спящих в соседней комнате близняшек. Судя по их довольному и счастливому визгу, Вера с Катей примчались и бросились в кровать к своей королеве сразу же. И на какое-то время все трио притихло, видимо лисички исполняли очередные прихоти нашего лидера. Я уже и обрадоваться успел, что обо мне забыли и оставят в покое хотя бы до обеда, но вздрогнул от нового истерического вопля:

– Борька! Я долго буду тебя ждать?!

Паяльник выпал у меня из рук, и тело уже предательски устремилось на этот гневный зов, когда остатки силы воли и духа противоречия все-таки заставили меня замереть на месте.

«Не пойду! Тем более что сразу не пошел. – В душу стало заползать нехорошее предчувствие. – Эта сучка еще больше рассердится, что сразу не явился. И вообще! Они ведь поверят записке! Ха-ха! И пусть поищут меня в скалах! Вот будет здорово!»

Не поверили. Вернее, Мария сразу что-то заподозрила и стала обыскивать все хозяйство с криками выжившей из ума старухи:

– Он точно от нас прячется! Подошва, выходи по-хорошему! Не хочешь? Ну, погоди! Девочки, ищем его, быстро! Я осматриваю двор, ты, Катька, – сарай. Верка, глянь на чердаке!

Она, как всегда, близняшек перепутала, потому что наверх ко мне заглянула Катерина. Ее глаза округлились при виде меня, сжавшегося за столом и умоляюще прикладывающего указательный палец к губам:

– Ш-ш! Катенька, не выдавай! Пусть они еще поищут.

Зря я ее опознал, она, как обычно в таких случаях, разъярилась, а ее рот открылся до максимума, исторгая злорадный крик:

– Здесь он! На чердаке прячется!

– У-у, предательница! – только и промычал я в расстройстве, понимая, насколько мне сейчас придется несладко.

Топот ног в нашу сторону подтвердил мои опасения, и вскоре я уже отыгрывал сцену «подлый, взбунтовавшийся, но вовремя пойманный раб с помощью жутких мучений признает свои грехи и просит милосердного прощения». Следов ало к этому титулу добавить и еще несколько фраз: «Причем просит долго, нудно и напрасно! Ибо милосердия ему не видать до конца дней своих, которые отныне сочтены однозначно!»

В самый разгар проводимых надо мной притворных издевательств, когда Машке оставалось совсем чуть-чуть до оргазма, в калитку, выводящую на улицу, громко замолотили колотушкой. Метнувшаяся к чердачному окошку Вера так и присела на месте от страха.

– Там участковый и двое военных! – зашипела она.

– Одеваться! – дала Машка команду, и мы облачились со скоростью бойцов спецназа в свои детские тряпочки и побежали за ней, выслушивая на ходу распоряжения: – Молчать и делать вид, что ничего не знаете, ничего не видели и ничего не понимаете! Если что, кивайте на меня, я им все растолкую!

В общем, во двор мы все равно выскочили словно зачумленные, явно виноватые и потерянные. Но кажется, нежданные гости на наше состояние не обратили ни малейшего внимания. Участковый, солидный и грузный дядька, лишь досадливо скривился:

– Хе! Назар, как всегда, ничего не слышит. И из хлева не вылезает. Или, скорее всего, сейчас на дальнем лугу сено косит. А уж во время работы по сторонам он никогда не смотрит.

– Так давай хоть детей расспросим, – предложил один из военных. – Гляди, какие они шустрые и глазастые, наверняка если ничего не услышали, то уж точно что-то заметили. Правда, красавица?

Он добродушно заулыбался уже совершенно успокоившейся Марии, а нам троим, остановившимся на крыльце, приветливо махнул рукой.

– Да можно и спросить, – сомневался участковый, усиленно пытаясь припомнить, кого он перед собой видит. – Ивлаева, небось? А звать-то как?

– Мария, дядя Петр, – степенно отвечала наша королева. – Что ль, не узнали?

– Ой, прости меня, Машенька! – оживился милиционер. – Я тебя совсем махонькой помню, а ты вон какой красавицей стала. Прям невеста уже!

– Ой, дядя Петр, скажете тоже!

При этом она так артистично, мило и застенчиво зарделась, что даже у меня в душе родилась уверенность, что те глупости, которые мы вытворяли всего лишь минуту назад, происходили если и не с нами, то уж точно не с Машкой. От удивления и осоловелости я попытался сильно сморгнуть и замотать головой, приводя себя в чувство и возвращаясь к действительности.

Что привлекло ко мне внимание другого военного.

– А тот малый чего так головой трясет?

– Да вы на него внимания не обращайте, – с сердобольным вздохом посоветовала наша стервоза. – Братишка наш меньшой, и в детстве головкой часто ударялся, и вот давеча, совсем недавно опять со всего маху в стенку врезался. Стенке хоть бы что, а вот ему иногда больно.

Все три гостя не сдержались и загоготали, словно гуси. Но и про дело не забыли. Участковый прокашлялся и стал расспрашивать по сути:

– Вы тут Яшку когда в последний раз видели?

Общепризнанный деревенский дурачок Яшка на этот край забредал крайне редко. Лет тридцати, вечно пьяненький и в великоватом для него черном картузе, он давно являл собой единое целое с деревенским пейзажем. Безобидный, никого не трогал, кормился и спал у своей старшей сестры, а все остальное время чаще проводил возле сельпо, стоически и жалобно выпрашивая стаканчик винца у заседающих там на завалинке деревенских мужиков. К слову говоря, того самого стаканчика ему и хватало на весь день полупьяного существования. Никогда никому он не мешал, ни в какие неприятности не влезал, так что такой к нему повышенный интерес казенных людей удивил нашу Марию. Она пожала плечиками и мотнула головой: