Башня. Новый Ковчег-2 - Евгения Букреева Страница 8

то, что даже не пообедали (учащиеся обедали и завтракали в школьной столовой, это было для всех детей бесплатно), шатались по общественному ярусу Башни — Анна жила сразу над ним, а Павел ещё парой этажей выше. За ними хвостиком следовала четырехлетняя Лиза, разглядывающая Пашку как какую-то диковину. Оказалось, что Аня вовсе и не странная, умеет звонко и заразительно смеяться и легко откликается на его даже совсем дурацкие шутки.

Он сказал, что знает, как бесплатно пройти в кино, вернее пролезть в щель между щитами, перегораживающими кинозал, и что там только толстые застревают. Она, не раздумывая, согласилась, и они, хохоча, побежали туда. Сначала пропихнули в щель упирающуюся Лизу, потом залезли сами, тихонько, по стеночке, стараясь, чтобы их никто не заметил, доползли до одной из несущих колонн в кинозале и примостились там. Фильм уже вовсю шёл и был совершенно неинтересным. Лиза уснула, свернувшись калачиком между ними, а они то пялились на экран, то бросали взгляды друг на друга, думая, что делают это незаметно.

— Господи, папка, ты такой смешной оказывается был.

— Даже подумать страшно, насколько, — Павел засмеялся. — Анна ещё была выше меня на полголовы, представляешь? И я думаю, смотрелись мы с ней, как два клоуна.

Павел вдруг поймал себя на мысли, что первый раз за столько лет, он не испытывает боли, вспоминая своё прошлое. В первый раз он с каким-то спокойствием и умиротворением думает про Лизу, и та острая боль, что терзала и грызла его, откусывая по кусочкам, наконец-то исчезла, и ей на смену пришло то, что и должно было наконец-то прийти — лёгкая и светлая грусть.

Глава 4

Глава 4. Кравец

Что-то не давало ему покоя с тех самых пор, как он покинул квартиру Рябининых. Какая-то мысль. Она билась и билась в его голове, но Антон, как ни старался, никак не мог ухватиться за неё, раскрутить, додумать до конца. Может, это была даже не мысль, а так… предчувствие.

Другой человек, скорее всего, отмахнулся бы от этих назойливых дум, постарался переключиться на другое, но Антон знал, что этим чувством, как бы оно там не называлось — чуйка, интуиция, провидение — этим пренебрегать ни в коем случае нельзя. Именно оно помогало ему карабкаться всё выше и выше, именно оно спасало в критической ситуации.

Поэтому сейчас надо прежде всего успокоиться и проанализировать, что мы имеем. Да. А что мы имеем?

Юра введён в курс дела, и судя по его реакции (Антон вспомнил неприкрытое выражение облегчения на красном, одутловатом лице Рябинина) известие о том, что открытый захват власти откладывается на неопределенное время явно пришлось ему по вкусу, придало сил. И это хорошо. Антон не чувствовал надёжного союзника в лице Рябинина. Участвовать в их сомнительном предприятии — а Антон считал его сомнительным, но, увы, неизбежным — Рябинина толкала жена. Наталья была потомком ещё тех семей, которые чудом уцелели после мятежа Ровшица, когда власть условно перешла в руки народа (при этой мысли лицо Кравца непроизвольно кривилось — в сказочки про равенство и братство он не верил), и им всем, кто принадлежал к тогдашней правящей верхушке, ничего не оставалось, как либо покориться, либо умереть. Но, даже покорившись, они не просто продолжали жаждать реванша, они сумели передать это горячее желание своим потомкам, и Кравец, сталкиваясь с теми, в чьих жилах текла кровь тех, кто однажды вошёл в Башню на правах хозяев, не переставал удивляться и их снобизму, и безумной вере в то, что мир принадлежит им и только им.

«Ну это мы ещё посмотрим», — привычно подумал он и ухмыльнулся.

Наталья Леонидовна была ярким представителем этих. Нынешнюю власть она ненавидела, хотя, конечно, ту жизнь, что была до мятежа Ровшица, Наталья помнить не могла — это же было почти семьдесят лет назад, но… если хорошенько подумать, разве это срок, семьдесят лет. Родители-то её наверняка родились ещё в ту эпоху и пусть и были детьми на момент переворота, но всё равно что-то помнили. И, конечно, рассказывали. Они все, кто помнил, рассказывали. Даже его собственный тесть, которому было четыре года, когда к власти пришёл Ровшиц и люди, подобные Савельеву, и тот, старый мудак, пока не помер, всё вещал про ту жизнь, которую «мы потеряли». Кравец хмыкнул. Ну кто-то, может, и потерял, а кто-то и приобрёл. Не всё людям типа Рябининой быть на коне.

Кравец остановился.

Всё равно, что-то было не так именно там, в гостиной Рябининых. И это не Юрина реакция, она-то как раз была предсказуемой, это что-то другое. Он ещё раз постарался в деталях припомнить всё, что было у Рябининых, откуда он вышел каких-то пару минут назад, оставив Юрия в одиночестве допивать свой драгоценный коньяк.

Что? Что, не так?

Додумать Антон не успел — на него налетела внезапно вырулившая из-за поворота девушка.

— Извините, — девчонка подняла голову, и Антон узнал горничную Рябининых, как её? Лена, кажется.

Хорошенькая, вроде и худышка, но грудь пышная, сдобная, да и сама вся — свежая и наливная, как спелое яблочко, и совсем юная: такие были как раз во вкусе Антона. Ещё не женщина, но уже и не девочка, с тем особенным запахом, какой бывает только у девушек, едва миновавших стадию угловатых и прыщавых подростков, но ещё не ставших женщинами в полной мере — эдакий набухший бутон, упругий, готовый вот-вот раскрыться. То, что нужно, чтобы как-то раскрасить его личную жизнь. А личная жизнь у Антона была вялая.

Женщина, на которой он женился, привлекала его исключительно, как одна из ступенек, по которой Антон в своё время вскарабкался чуть выше по общественной лестнице, закрепившись на нужном месте. Что до секса… к жене его не влекло даже в первые годы после женитьбы, хотя — видит бог — он старался, даже сумел заделать сына, который, увы, пошёл лицом и повадками в мать, такой же вялый, ко всему безучастный худенький мальчик с некрасивым болезненным лицом. Так что в плане удовольствий добирать приходилось на стороне.

Внизу, на одном из нижних этажей, Кравец знал место, где можно найти то, что ему нужно, но в последнее время там он бывал не часто. А женщина, что была у него здесь, на верхних этажах, уже давно из любовницы превратилась в просто подругу, хотя взял он её беззащитной девчонкой, трясущейся от страха перед ним, что раззадоривало и усиливало желание. Она тоже была такой же аппетитной, как