Марина Дяченко - Я женюсь на лучшей девушке королевства Страница 8

Помню, как Темран дышал на стекло, пытаясь прогреть окошко побольше. А потом, когда он устал, дышала я.

Помню, как во влажном круге обнажившегося стекла мы увидели наше отражение – мальчик и девочка, и две свечи. И как черное зеркало на глазах мутнело, покрывалось будто белыми перьями.

Мои пальцы покраснели и скрючились. Темран отогревал их у себя во рту.

Почему я не послушала Ригодама?

Сел играть, гласили неписанные правила – играй до конца, даже если положение безнадежно. Твой противник давно сорвал финишную ленточку – дойди до финиша хоть пешком. Этому учил меня когда-то Темран, но то же ценилось и в Белой Башне; оставить по своей воле игру или состязание было позорнее, чем проиграть. Хоть ползи, хоть плачь, но дойди до финиша; я не преуспела в искусстве, однако наставницы всегда уважали меня за упорство и здоровую созидательную ярость.

Итак, нас осталось пятеро. Пятеро счастливиц, и я в том числе.

Накануне решающего испытания – последнего, наконец, – «милым гостьям» предложили отдохнуть и помыться в купальне. Мы обрадовались передышке.

Поверх мраморного пола лежали теплые деревянные мостки. Комната была плотно застлана паром, так что светильники казались белыми матовыми солнцами; неслышно сновали полуобнаженные банщицы, мы видели только их силуэты, мы и себя почти не видели, пар одевал каждую из нас в зыбкое подобие подвенечного платья.

Из отрывочных реплик сложилась тихая товарищеская беседа. Моими конкурентками были горожанки Мира и Мона, пятнадцатилетняя аристократка Аурора и крестьянка Лисабет; удивительно, что ни одна из них ни разу не пыталась вступить в борьбу за короля средствами «тигриц» и «крокодилиц». Все четверо поражали кротостью, только Мира была робкой и молчаливой, как осенний листок, Мона изрядно играла на лютне, Аурора сочиняла стихи (я слышала несколько раз – вполне пристойно и ничуть не слезливо), а Лисабет была воспитана в такой строгости, что лишний раз боялась поднять глаза от пола. Просто удивительно, как им удалось пройти все установленные королем рогатки!

А может быть, в том был особый умысел?

Вымывшись как следует, мы по тем же деревянным мосткам перебрались в большой круглый бассейн. Огромный зал купальни – впору проводить балы – погружен был в темноту, такую густую, что мы не стеснялись друг друга. Вода в бассейне доходила мне до подбородка, можно было плавать, а можно просто стоять, глядя на бликующую воду; девушки развеселились, Мона брызгала водой на Миру, та ныряла, прячась от брызг. Аурора напевала, бродя по шею в колышущихся бликах, а Лисабет рассказывала мне, как любит купаться в пруду, что рядом с их деревней: «Вот такой точно здоровый, только без мрамора, и коровы на берегу гадят, а так – точно».

Вода была теплая. Вылезать не хотелось.

Я вспомнила, как в жаркий, очень жаркий день мы с Темраном купались в бухте. Не усидели на берегу; он ужасно стеснялся меня и, залезая в воду, снял только туфли…

Далеко – в глубине дворца, заиграла труба. Я прислушалась – звук был официальный, так трубят, призывая ко вниманию либо оповещая визитеров о приближении короля; время было позднее. Я успела удивиться.

Звук послышался снова, уже близко, и девушки – кроме Лисабет, которая увлеклась рассказом – тоже прислушались.

– Что… – испуганно начала Мона.

Двери купальни – высокие, как в парадном зале – распахнулись, и в проем хлынули светильники. Свечи, гроздья свечей, фонари, фонарики; в зале сделалось светлым-светло, я зажмурилась, а когда открыла глаза – вокруг бассейна было полно народу. Лакеи в парадном облачении накрывали столы, музыканты в париках настраивали инструменты, вокруг пустого кресла, невесть откуда взявшегося, выстроились офицеры с обнаженными саблями «на караул», во всем была привычная уверенная суета накануне большого праздника – если не считать бассейна, в котором обмерли нагие Мира, Мора, Аурора, Лисабет и я.

Труба протрубила в третий раз, и в купальню – бывшую купальню, а теперь бальный зал – вошел король Темран при полном официальном облачении, в короне и мантии, в окружении свиты. Остановился у кресла; строго обвел взглядом величавые лица придворных, бесстрастные – офицеров и потрясенные – мокрых невест.

– Приветствую вас, милые гостьи! – сказал он точно таким же тоном, как если бы стоял на полукруглом балконе, а невесты, разнаряженные в пух и прах, клялись бы ему в верности с парковой дорожки у фонтана. – Милые мои, все вы прекрасны, но я женюсь на одной из вас, на лучшей из вас, и день свадьбы уже назначен!

За моей спиной кто-то закашлялся. Я оглянулась; робкая Мира либо пыталась спрятаться под водой, забыв, что не умеет дышать жабрами, либо просто собралась утопиться. Я видела ее – всю: в бассейне, оказывается, был зеркальный пол, и многочисленные огни подсвечивали пловчих, как очаг подсвечивает кролика на вертеле.

Лисабет, затравленно озираясь, жалась к Моне. Аурора, как и следует истинной аристократке, пыталась сделать вид, будто ничего не произошло. Мира, откашлявшись, начала икать.

А я оглядывала тех, кто собрался у бассейна. Я искала Ригодама, но его здесь не было, во всяком случае, он не показывался.

Знал ли его бдительность о новой шутке Темрана? Если знал, почему не предупредил?!

…А предупредил ведь. В моей воле было услышать его – либо оставаться столь же глухой, сколь слеп Темран.

«Я всегда симпатизировал вам»…

Недаром в голосе его бдительности звучало тогда сожаление.

Я ушла в воду по ноздри; Темран воссел на импровизированный трон. Музыканты заиграли негромко, проникновенно, лирично.

– Одну из вас я назову своей женой, – начал его величество, и голос его мягко вплетался в музыку. – Мой выбор еще не сделан. Каждая из вас держит в руках собственную судьбу. Каждая из вас может стать королевой. Кто же из вас?

Король со значением замолк, и музыка стихла. Его величество держал паузу, нарушаемую только иканием насмерть перепуганной девушки.

– Милые девушки, – с нежной улыбкой сказал король. – Прошу вас, займите места за столом. Я жду!

Десяток лакеев легко приподняли уже накрытый стол, развернули и установили так, что Темран оказался во главе его.

Я разглядывала придворных. Ни на одном лице не дрогнул ни единый мускул. Все вели себя так, будто традиция приглашать на праздник нагих и мокрых дам существовала в этом дворце лет триста, не меньше.

Лисабет, плача, пряталась за моей спиной. Мона тряслась и прикрывалась Ауророй. Мира стояла в воде, как цапля, на одной ноге – колено другой, подтянутой к подбородку, служило королевской невесте ненадежным щитом.