Генри Олди - Рассказы Страница 8

– Хотите сделать покупку, сэр? – лениво повторил продавец, гася сигарету.

– Хочу, – Йон шутовски поклонился, разводя руками, – но не могу. Пока не могу.

Придя домой, он первым делом позвонил Чарльзу Беркому. Засыпая, Орфи видел сверкающие стеллажи и улыбающегося юношу в пятнистой шкуре.

Когда Йон вошел в кафе, Чарли уже ждал его, сидя за угловым столиком в обществе длинноволосых парней лет двадцати трех – двадцати пяти от роду.

– Привет, Орфи! – заорал Чарли на весь кабачок. – Давай сюда! Это Бенни Байт, ударник, я тебе о нем говорил вчера, а это Ник Флетчер, басист. Ребята, это наш шеф, Йон Орфи. Клавишник.

Бенни и Ник смущенно поднялись, пожимая руку Йону. Парни явно чувствовали себя не в своей тарелке, что никак не вязалось с привычным обликом рок-музыкантов, каких Йон видел на концертах. Байт даже не пил, что служило поводом для неисчерпаемых шуточек Беркома.

– Вокалист прийти не смог, но я с ним уже договорился, – деловито заявил Чарльз.

– Какой вокалист? – оторопело спросил Орфи.

– Наш. Чистый инструментал сейчас не в моде. Это знаменитости пусть играют, что хотят, а мы пока зависим от сборов, которых еще нет.

– Хорошо. Хотя я полагал, что мы будем в основном играть инструментальные вещи.

– И непременно твоего сочинения.

Йон покраснел, и Берком добродушно расхохотался.

– Ладно, Орфи, не тушуйся! Клавишник ты классный, и пишешь, вроде, грамотно, ничего не скажешь. Дадим пару забойных шлягеров, для раскачки, а там и тебя протащим. Глядишь, и пойдет… Кстати, вокалист на флейте играет. Консу заканчивал, да не заладилось у него.

Парни тихо переглядывались и в разговор не вмешивались.

– Инструменты у ребят есть, у меня тоже, – продолжал меж тем Чарли. – У тебя органчик вроде был?

– Был. Стоит дома. Но, я думаю, рояль тоже понадобится.

– Это не проблема. Зал я уже снял, в Саутгемптоне…

– Сколько?

– Ерунда. Пятьдесят фунтов в неделю.

У Йона екнуло сердце, но он постарался не подать виду.

– И что остается? – спросил он, откашлявшись.

– Остается аппаратура, малый синт и кое-какие мелочи. Тысяч в пять уложимся.

Орфи облегченно вздохнул. Такие деньги у него были. Даже кое-что должно было остаться.

– Отлично. Значит, завтра с утра. Скажем, часов в десять.

Чарли повернулся к молчащим музыкантам.

– Слыхали, что шеф сказал? Завтра к десяти на старом месте с инструментами. И не опаздывать!..

Бенни и Ник синхронно кивнули, неловко попрощались с Йоном и направились к выходу. Орфи заметил, как Бенни зацепился за стул и, достав из кармана очки в дешевой круглой оправе, нацепил их на свой длинный нос.

– Слушай, Чарли, – спросил Йон, – а почему ты назвал меня шефом?

– Для солидности. Я сказал ребятам, что ты нас финансируешь. Может, они решили, что ты миллионер?

– Ясно, – обреченно протянул Орфи.

Зал был пустой и холодный. Половина ламп под потолком не горела, сквозь какие-то щели просачивался холодный ветер, крутя по замызганному полу пыль, конфетные бумажки и окурки. Правда, сцена имела вполне приличный вид.

Ребята уже устанавливали аппаратуру. Оторвавшись на несколько минут от этого занятия, они помогли Йону вкатить на сцену его видавший виды маленький электроорган. В углу, уткнувшись в газету, сидел унылый парень неопределенного возраста в потертой кожаной куртке с многочисленными «молниями», таких же вытертых джинсах и широкополой шляпе, надвинутой на лоб. Парня звали Дэвид Тьюз, и он был вокалист. Рядом лежал футляр для флейты, обшарпанный и заношенный, как и его хозяин.

Вокалист вяло поздоровался с Орфи и снова спрятался в свою газету.

Настройка заняла около двух часов, после чего Йон раздал музыкантам ноты и уселся за электроорган. Рояль действительно стоял у самой стены, но Орфи решил отложить его на потом. Рядом со «Стейнвеем» поблескивал кнопками новенький синт, купленный Беркомом накануне.

– И это все? – осведомился Чарли, пробежав глазами ноты. – Тут игры на двадцать минут! И вокала нет.

– А ты что, хочешь сразу целую программу?

– Конечно! Я тут прихватил кое-что из недавних своих… Со словами, кстати!

– Ладно. Но начнем все же с меня. Сам говорил, что я шеф, терпи теперь… А через пару дней я еще принесу, есть замысел… Начали!

Йон уселся поудобнее и взял пробный аккорд. Инструмент звучал хорошо. Орфи заиграл вступление.

Через несколько тактов к нему присоединился ударник. Незаметно, исподволь в мелодию вплелась гитара – все-таки Чарли был мастером своего дела. Басист немного запоздал, но быстро сумел подстроиться.

Вокалист оторвался от своей газеты и с интересом слушал. Потом расчехлил флейту, собрал ее… К счастью, ему не нужно было никуда подключаться.

…Когда затих последний вибрирующий звук, все некоторое время молчали. Чарли отложил гитару, подошел к Йону и задумчиво ткнул одним пальцем в клавишу. Подумал – и ткнул еще раз.

– Это настоящая вещь, – заявил он. – Я не знаю, поймут ли ее, но это

– музыка.

Они репетировали около двух месяцев. С каждым разом Йон становился все требовательнее, доводя своих коллег до бешенства, заставляя проигрывать куски снова и снова, изнуряя всех и не щадя самого себя. Наконец музыка перестала рассыпаться на части, подобно карточному домику. Изредка Йон садился за рояль; но с каждым разом все реже и реже. Акустический инструмент с трудом монтировался в электронное звучание – впрочем, Тьюз неизменно таскал с собой флейту и вставлял ее робкое придыхание во все паузы, несмотря на молчаливое неодобрение Чарли. Звук у Тьюза был шершавый, чуть надтреснутый, но на редкость выразительный.

Теперь можно было выходить на публику.

За неделю до концерта они собственными силами привели зал в относительный порядок, за что практичный Чарли выторговал у хозяина уменьшение арендной платы до сорока трех фунтов в неделю. Затем все тот же вездесущий Чарли договорился со знакомым художником насчет афиш, и через день реклама их группы замелькала на стенах Саутгемптона и даже кое-где в Сити. Правда, у Альберт-Холла афишу повесить не удалось, потому что к Чарли с грозным видом направился полицейский, и тому пришлось уносить ноги от греха подальше.

Накануне концерта Йон почти не спал. В девять часов он подскочил, как ужаленный, и побежал в зал, хотя премьера была назначена на пять часов вечера. Там он долго бродил между кресел, нервно курил – впервые за многие годы – потом уселся в первый ряд и сам не заметил, как заснул…

Они сидели в небольшой комнатке за сценой и ждали, пока соберется публика. До начала выступления оставалось пятнадцать минут, а зал был заполнен едва ли наполовину.