карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре Страница 8

Глава 4. Предсказания

   Богат был дом Янгхаара Каапо.

   Он стоял на холме, окруженный частоколом. О четырех высоких башнях. О восьми окнах по каждой стороне. И забраны были окна не бычьими пузырями, не слюдой, но стеклом разноцветным. И мастера, привезенные из-за края моря, выкладывали из стекла этого целые картины. Вот шагает бельмяноглазая Акку, серпом своим бури рассекая, и синие снега ложатся под босые ее ноги. Вот летит за нею на черном волке грозный Укконен Туули с мешком, молний полным. Вот тянет к небесам руки девушка, ветра растрепали темные косы, и бледное лицо мертво, лишь глаза пылают ярко... вот уже двое стоят, окруженные бурей...

   Хороши были мастера у Черного Янгара.

   И многие желали бы выкупить, немалые деньги предлагали, да только что Янгару золото?

   Не продал он умельцев.

   Посмеялся только.

   Бросил небрежно:

   - Сами себе отыщите!

   Гордость его снедала. И она-то открывала двери дома гостям, которых в глубине души Янгар презирал. Пусть приходят, пусть увидят, как живет тот, кого все они полагают выскочкой да оборванцем.

   Из драгоценного белого камня сделаны полы, укрыты пышными перскими коврами, которые мягче меха, и самими мехами. Да не дешевыми куньими или лисьими, не тяжелыми медвежьими шкурами, но самыми что ни на есть дорогими - соболиными да песцовыми.

   Ходит по ним Янгхаар, не жалеет.

   В доме его стены, снаружи камнем обложенные, изнутри выбелены и расписаны картинами.

   А где нет картин, там драгоценные гобелены висят.

   Или клинки из узорчатой булатной стали.

   Блюда чеканные.

   Бронзовыми решетками плетения хитрого укрыты камины. И семь кирпичных труб выходят на крышу...

   И распахивал Янгар перед гостями сундуки, хвастал золотой да серебряной посудой. Стеклом. Фарфором. Белым моржовым клыком. Расстилал под ноги ткани, одна другой краше, сыпал монеты и жемчуга да выкладывал на подносы горы из камней, будь то огненные лалы или зеленые листвяники.

   Пусть смотрят.

   Пусть завидуют.

   Пусть шепчутся о том, что неисчислимы богатства Янгхаара Каапо, а заодно уж вспомнят, как смеялись над ним, не имеющим ничего, помимо клинка да старой кобылы, подаренной Кейсо. Как называли приблудышем, отворачивались, плевали в след и пророчили скорую смерть.

   ...они и те, кто раньше держал его за горло, думая, что удержит.

   Выжил Янгар.

   Назло людям. Наперекор судьбе. И не только выжил, но взобрался на самую вершину, выше его - только Вилхо Кольцедаритель. Да и, говоря по правде, нет у Вилхо никакой власти. Разве сам он способен клинок в руках удержать? Или сделать хоть что-то без Янгара?

   Слаб кёниг.

   И на троне сидит до тех пор, пока Янгар этот трон стережет.

   Конечно, опасными были подобные мысли, однако грели они неспокойное сердце. И Янгар улыбался собственным снам, видя в них Оленью корону на своей голове.

   И шепот раздавался порой в душе: а что, разве не хороший вышел бы кёниг? Все лучше Вилхо... Пойдут за ним аккаи... а остальные, остальные - смирятся. Не смирившиеся же погибнут.

   Велико было искушение.

   Но разум говорил, что, позволив опрокинуть трон, не оставят Золотые рода за Янгаром корону.

   И клятва, им же данная, держала крепко.

   Нет, не нужен Янгхаару Каапо дворец. У него собственный имеется, куда как богатый.

   Впрочем, сегодня тесно стало Янгару в собственном доме. Зверем метался он, останавливаясь лишь затем, чтобы перевести дух, вспомнить нанесенную обиду, что, подобна удару хлыста, по старым ранам попала.

   Пес безродный? Бешеный?

   Выскочка?

   Поплатится старик за эти слова! Не хочет Янгара зятем видеть? Пускай! Если не переломит гордыню, то лишится всего. Стальным гребнем пройдется Янгар по землям Ину. И выпустит по следу огненных зверей. Осадит Лисий лог, развалит до камня.

   И не останется у Тридуба сыновей - всех заберет Янгар.

   А дочь, столь дорогую сердцу Ерхо, за косы приволочет в свой дом, только уже не женою законной, но девкой дворовой.

   Да, именно так и случится.

   И никто, хоть бы и сам кёниг, не посмеет встать на пути Янгара.

   - Успокоился бы ты уже, - сказал Кейсо, пожалуй, единственный, кого не страшили эти вспышки гнева. - Выпей.

   Налил Кейсо не вина, но кобыльего сладкого молока, сдобренного медом, до которого сам был большим охотником. Пронес чашу над огнем, наклонил, жертвуя Небесному кузнецу его долю, и подал хозяину. И Янгар, опустившись на ковер, скрестил ноги.

   Схлынул гнев. И дышать стало легче, будто кто-то разорвал стальные оковы, грудь стянувшие.

   - О мести думаешь? - толстого каама многие полагали слишком неповоротливым, ленивым, а то и вовсе бесполезным созданием. Но знал Янгар, что вряд ли найдется в Оленьем городе боец, равный Кейсо. Что тело его, будто бы жиром заплывшее, подвижно, что поступь легка, а обе руки, по-детски мягкие, в перевязках, играючи с клинками управляются.

   И не только с клинком.

   С Янгаром они тоже умели ладить даже в те далекие времена, о которых Янгхаар желал бы забыть.

   - О справедливости.

   - О мести, малыш, именно о мести, - поправил Кейсо, усмехаясь. И в мутных серых глазах его вновь мелькало нечто этакое, престранное, отчего у Янгара по хребту холодок пополз.

   Хотел огрызнуться, да слова в горле застряли.

   - Нет в мести пользы ни для тела, ни для духа, - зачерпнув горсть лесных орешков, Кейсо кинул их в рот. Зубы он имел крупные, белые, и клыки подпиливал по старому обычаю каамов. - Или эта девчонка забрала твое сердце?

   Фыркнул Янгар: его сердце было с ним.

   С ним и останется.

   - Да я ее не видел ни разу, - признался он.

   Крепко стерег Ерхо Ину единственную дочь. И двери его дома редко открывались перед гостями. Стоит ли говорить, что Янгара среди этих гостей не было?

   - Говорят, она красива, - Кейсо зажмурился.

   Он был охоч до женского полу, едва ли не больше, чем до кобыльего молока. И женщины его любили, чего Янгар никак не мог понять.

   Невысок был Кейсо. Не так уж и молод - еще в ту, далекую первую встречу показался он Янгару седым стариком. Толст до того, что все тело его покрывали складки жира. И даже на затылке они имелись. Каам брил голову, оставляя на макушке тонкий хвост волос, подрисовывал брови синей краской, а губы - красной. И пахло от него цветами.