Виталий Обедин - Дикий Талант Страница 8

Хоть что-то сегодня было сделано хорошо!

Остатками простыни я вытер с лица пот и кровь. Демоново отродье! Еще немного – и мои глаза сделались бы украшением ее коггей.

«Паучиха» повернула голову. Бешеные глаза с неестественно расширенными зрачками прожигали меня насквозь. Девушка открыла рот и зашипела.

«Надо бы сделать кляп,- подумал я, натягивая штаны,- а то…»

Да, это надо было сделать…

Безумный крик ввинтился в воздух. Крик, в котором не было ничего человеческого, только неизбывная ненависть, жажда крови и отчаяние. Пауки так кричат? Кричат ли они вообще?

Вот стерва! Сейчас весь бордель поднимет! Я прыгнул к девке и ладонью зажал ей рот.

Поздно. Вскоре послышался топот многих ног в коридоре и на лестнице. Неслись ругательства, кто-то кого-то звал, кто-то сыпал проклятьями, раздалось несколько испуганных женских возгласов, некий бас стал выяснять, что тут, к демонам, происходит?! И вот уже все это приближается к нашей убогой комнатушке.

Пистолет! Я потянулся было за оружием, но проклятая тварь вдруг исхитрилась вцепиться в мой большой палец с такой силой, что едва не перекусила его! Рывок стащил девушку на пол, кровь потекла по губам, но «паучиха» все равно не разжимала зубов.

В дверь уже били плечом, и хлипенький засов едва ли мог пережить несколько ударов.

Рыча от боли, я свободной рукой взял безумную за нижнюю челюсть, сдавил пальцами с двух сторон так, что хватка разжалась сама собой. Девица исходила пеной от бешенства. Я толкнул ее обратно на кровать, усилием воли подавив желание свернуть эту тонкую шею. Повернулся к своим вещам…

…и уставился в круглое дуло старомодного пистоля, уверенно целящего мне аккурат между глаз. По другую сторону пистолета находился здоровенный детина. Неровно остриженные русые волосы торчали во все стороны. На поясе у него висела небольшая дубинка, обтянутая кожей. Местный вышибала.

– Вот как, господин хороший? Портим, значит, чужой товар? – хрипло спросил детина.

Топот в коридоре усилился, за спиной вышибалы выросло несколько одинаковых рож – широких, краснощеких и довольно туповатых.

Вот и гвардия подоспела.

– Любим, значит, девиц бить и связанными потчевать? А платить за это, значит, не любим?

– Глянь, перья кругом! И одеяло разорвал! – встряла одна из рож.- Порча имучества! За такое дело надо этот, как его… штрах! Гони штрах, образина разрисованная!

Остальные радостно загудели, предвкушая развлечение и поживу. Оправдываться было бессмысленно. Во-первых, никто не поверит. А во-вторых, никто просто не станет слушать.

Я понимал, кого они видели перед собой – полуголого, татуированного с ног до головы варвара с серьгой в ухе; с волосами, заплетенными на килийский манер в толстую ко роткую косу. Бродяга, перекати-поле, которого, случись что, никто не станет искать. Такого можно безнаказанно избить – был бы повод (а можно и без него!), ограбить да еще сдать местному префекту, как разбойника, портящего чужое «имучество». Я сжал кулаки, прикидывая расстояние до своих вещей. Конечно, вышибал всего четверо, но огневая мощь обычно резко увеличивает шансы на победу. Тем более что у противников оружие имелось.

– Да убери громобой, Пека! – хлопнул вышибалу по плечу кто-то из-за спины. – Нечего стражу привлекать. И без того его разрисуем.

– Со всем старанием! – вставил требовавший «штраха». Не знаю зачем, но я сделал попытку остановить дальнейшее.

– Я заплачу.

– Ага… заплатишь, канешна! Куда тебе деться-то?

Здоровяки – каждый выше меня на голову и едва ли уже в плечах, шагнули через порог, и в комнате сразу стало тесно. В дверях толпились любопытные – клиенты борделя и их полуголые подружки. Еще бы, такое зрелище!

Двое вышибал поигрывали дубинками, остальные напоказ сжимали и разжимали внушительных размеров кулаки, украшенные рубцами, красноречиво говорившими о славном боевом прошлом их хозяев. А вот шрамов на рожах и телах у всей четверки было вдвое меньше против моего. Привыкли бить толпой и не получать отпора, ублюдки!

Сейчас это недоразумение будет исправлено.

Я прищурился, вбирая в себя пространство вокруг, опутывая его невидимой паутиной. Стеклянные нити, доступные лишь моему взору, прошили воздух, свили в нем узоры; узлами и причудливыми переплетениями обозначили точки, куда будут перемещаться мои мухи, куда они будут бить, куда отлетать и падать. Я соткал паутину схватки и предрешил ее исход задолго до того, как вышибалы разошлись в разные стороны (в точном соответствии со стеклянными узорами), готовясь броситься на меня с разных сторон, всем скопом.

Я – Паук, ткать – мое призвание. Ткать, ловить и уничтожать!

Я улыбнулся.

«Откликнись, раб! Твой Мастер призывает тебя!»

Голос Творца прогремел с такой силой, что я вскрикнул и схватился за виски. Пальцы оплели голову, стиснули ее, казалось, череп разлетится на куски, не выдержав присутствия. Паутина боя дрогнула и растаяла, как дым. Девицы в дверном проеме замолчали. Детины недоуменно замерли и начали переглядываться.

«Откликнись, раб!Я ищу силы твоего Тотема!»

В голосе Творца появилось раздражение. Боль выгнула меня дугой. В голову вкручивался раскаленный докрасна железный штопор, выжигая мысли, чувства, сознание. – Здесь! Я здесь! Я слышу тебя! – закричал я.

Связанная «паучиха» тоже ощутила присутствие Мастера Тотемов. Она завизжала и забилась. Веревки обдирали ей кожу на запястьях и лодыжках, но она продолжала кричать и дергаться.

– Не так громко! – простонал я.

– Помешанный,- с опаской сказал один из вышибал.- И она тоже.

– Не-а. За дураков нас держит.

«Пришло время еще раз использовать твой Тотем во славу и во имя Сагаразат-Каддоха. Ты должен…»

– Вот ублюдок! – Пека, вышибала с пистолем, шагнул ко мне и, коротко замахнувшись, опустил дубинку.

В последний момент я успел – инстинкты не подвели – подставить под удар руку. Кость сухо хрустнула, вспышка боли на мгновение заглушила голос Творца, и рука плетью повисла вдоль тела.

Второй удар пришел сбоку – тяжеленный кулак врезал под ребра. Дыхание пресеклось, я упал на колени.

«Через три дня ты должен быть в…»

Набирающий силу гнев Творца наполнял все мое существо болью. Не было силы терпеть, не было воли сопротивляться. Ни ему, ни им.

– Я не могу!

Меня прервали.

Удар башмаком в живот – что может быть лучше? Желудок сразу подскочил к горлу, рот наполнился рвотой. Я закашлялся и скорчился на полу. Скорее в силу привычки, нежели осознанно, подтянул ноги к подбородку, стараясь уберечь внутренности, и левой, еще послушной рукой закрыл голову.