Constance_Ice - Гарри Поттер и келья алхимика. Главы 1-8. Страница 8

"У меня в принципе не может быть конкурентов, Конни", - как-то объяснила она, пребывая в особенно хорошем настроении: только отшила сразу целый оркестр, получив предложения руки и сердца от первой скрипки, колокольчиков и главного дирижера. – "Такой уж я уродилась. Если бы я играла на сцене или появлялась на экране с другими людьми, на них бы никто и внимания не обратил".

Это было бы похоже на высокомерие, если бы не было правдой. Когда я однажды спросила ее о природе такого загадочного очарования, она звонко рассмеялась и сказала, что это семейная черта у всех женщин ее рода. Никогда не видела ее родственников, но почему-то подозреваю, что это правда. Айрис была не робкого десятка и во время войны, будучи еще совсем молоденькой, выступала на континенте с концертами на позициях вдоль линии фронта. В газетах потом писали, что по статистике после ее выступлений эти боевые части особенно храбро сражались и всегда побеждали противника. Сама же Айрис странно прохладно относилась к военным; не знаю, может быть, у нее в юности случился бурный роман с каким-то офицериком, погибшим в период Марсельского противостояния. Над собственным менеджером, бывшим военным летчиком, которого она называла исключительно Майки, она измывалась, как хотела, а он в ответ лишь взирал на нее с трогательно влюбленным видом и исполнял любую ее прихоть. Как Айрис отделывалась от многочисленных обожателей, для меня всегда было загадкой.

"Я ими питаюсь", - смеялась она. – "Вернее, их глупостью, что одно и то же", - и это было правдой. Она ни в грош не ставила тех мужчин, которые теряли голову от одного ее вида.

Ее шутки часто тоже были не вполне понятны. Я размышляла над тем, не пошутила ли Айрис насчет музея, но не могла представить, зачем ей это было бы нужно. Поэтому нужно было срочно прояснить этот вопрос, хотя откровенные разговоры с Айрис Криви бывали очень сложны: она всегда нехотя рассказывала о себе, как, впрочем, любая звезда ее уровня.

Задав Мэтту работу и поболтав с Айрис, я понеслась дальше копаться в комнатах и занималась этим часа три, вытащив на свет божий кучу совершенно удивительных вещей. Из ссохшегося шкафа гостевой спальни напротив моей я извлекла длинный черный балахон с полуоторванным рукавом, заляпанным какой-то серо-зеленой гадостью. За пустой книжной полкой нашлись еще два длинных птичьих пера, причем, судя по их цвету и размеру, они явно не могли принадлежать ни курице, ни индюку. Кончики обоих перьев, похоже, были измазаны в чернилах. В ящике стола в большой пустой комнате, которая, наверное, была библиотекой, я отыскала неизвестный прибор, который, я, после долгих размышлений, идентифицировала, как старинный внешний модем – громоздкий и угловатый. Из того же ящика я вымела четыре обгрызенных карандаша – на одном из них надпись вязью. Я напряглась. Это могло оказаться доказательством того, что в ужастик не запихнешь, а шпионские романы я писать не умела. Впрочем, остальные карандаши были вполне английскими. Книги бывших хозяев дома не сохранились, кроме одного странного обрывка, не больше дюйма величиной. На точно таком же пергаменте, который я нашла за комодом, раньше, наверное, был какой-то рисунок странными красками. Под разным углом зрения обрывок пергамента переливался разноцветными узорами, похожими на кельтский орнамент. Это было похоже на иллюстрацию к книге, потому что под рисунком я обнаружила готическим шрифтом отпечатанную цифру "73" – возможно, номер страницы. Я присела на ручку облезлого кресла и серьезно задумалась. Кто мог обитать в этом доме? Кто мог одновременно пользоваться для письма и карандашами, и компьютером, и птичьими перьями? Кто мог писать на пергаменте? Кто носил эту странную одежду? Для чего использовалась та загадочная каменная ваза? Вопросов было море, но ни на один я пока не могла найти ответ.

Удвоив усилия по поиску ответов, я обыскала еще одну спальню на втором этаже. Видимо, раньше здесь жил ребенок, потому что под пропыленным матрасом с вытканными на нем слониками я нашла оторванную лысую голову старой куклы и неумелый детский рисунок. На вполне нормальном листке из тетрадки в клеточку была красным карандашом нарисована ворона с поистине гигантским клювом, а под рисунком было гордо подписано – "КОРБИ". Несмотря на то, что эта превосходная графика вряд ли принадлежала руке старше пяти лет, в изогнутости клюва птицы чувствовалась почти по-взрослому подмеченная сардоническая усмешка. На детском столике стояла исчерканная подставка для ручек в виде совы, а в ней пряталось колесико – наверное, от машинки или паровозика.

Но самое интересное я обнаружила под шкафом. Покрытая пылью и паутиной там лежала маленькая, словно игрушечная, но сделанная совсем как настоящая, – метла. Я вытащила ее, смахнула пыль с изломанных прутьев и начала рассматривать ее со всех сторон. Таких игрушек я никогда не встречала в магазинах, тем более во время войны или после нее. Но меня поразило даже не то, что у метлы была лакированная гладкая ручка из красного дерева, твердые, негибкие прутики пригнаны один к одному, будто не вручную, а фабричным способом, да так плотно, что по прямому назначению пользоваться этим странным инструментом было нельзя. Самым поразительным показалось то, что к связке прутьев были приделаны маленькие педальки, похожие на те, которые я видела на картинках со старинными велосипедами. Это меня огорошило окончательно. Мягкая резина на педалях была стерта до основания, ручка сильно захватана в трех-четырех дюймах от края и затерта возле самых прутьев. Кто-то сидел на ней – вот здесь – и держался за метловище руками, одновременно ставя ноги на педали. Но сидя или стоя на полу, это сделать невозможно!

На этой штуке, несомненно, летали.

У меня закружилась голова от этой безумной, дикой мысли. Я попыталась сосредоточиться, но безуспешно: в голову полезли разные дурацкие мертвящие мысли о подвалах, дне солнцестояния, таинственной каменной вазе (а ведь я так и не знаю, что на ней написано!), которую, может быть, использовали в качестве жертвенной чаши…

Я вывалилась из спальни и с треском захлопнула за собой дверь. Но пока сыпавшаяся из трухлявых перекрытий пыль струилась ручейком по стене рядом со мной, я успела услышать тихий топоток, словно маленькие ножки бежали вниз по лестнице.

Не помню, что я орала, когда неслась в гардеробную мимо гостиной, но, кажется, психанула я сильно. Трясущимися руками вывернув из шкафа все барахло, я расковыряла в самом низу стопку запасных одеял и вывалила на пол длинную узкую коробку. Когда пальцы прикоснулись к промасленному чехлу и нащупали грохочущую металлическую упаковку, я немного успокоилась, хотя, заряжая проклятое ружье, я с трудом вставила в него патроны и захлопнула стволы. Еще студенткой, дежуря на крышах в ожидании воздушной тревоги, я достаточно привыкла к оружию, но, учитывая то, что мне так и не пришлось стрелять из него в кого-то, ситуация была довольно угрожающая. Изысканный мат инструктора, когда на тренингах я чуть не подстрелила собственную соседку, я помнила очень хорошо. Поэтому сейчас я старательно прижала приклад к плечу нужной стороной, проклиная чертову двустволку за ее старинность и с дрожью вспоминая рассказы надменной тетушки Ады о том, что случилось с ее вторым мужем, когда он спьяну попытался выстрелить из старого охотничьего ружья. Дядя Гэри остался без плеча и… головы, зато тетя Ада – с домом в Каэрнэрвоне и солидным счетом в банке. Правда, дом потом разрушили прицельным попаданием новейшей ультразвуковой бомбы, но счет сохранился в неприкосновенности. Остаться без головы мне не хотелось, но страх обнаружить в доме призрак прежнего хозяина или десяток болотных чертей был сильнее страха банальной смерти от взорвавшегося ружейного ствола.