Андрэ Нортон - Золотой Небесный Триллиум Страница 8

В ее мозг копьем вонзилось ощущение чужой слепой злобы, но оно скорее подбодрило ее — это была злоба охотника, лишившегося добычи.

Кадия поднялась на ноги, прижимаясь спиной к стене, глядя на врага. Щупальце хлестало по воздуху, стараясь дотянуться до нее, и раза два его кончик чуть было не задел лицо девушки. Она торопливо побежала вдоль стены дальше.

Аура жаркой ярости причиняла новую боль. Девушка трясла головой, задыхаясь, совсем ослабев. Но теперь она уже была вне пределов досягаемости врага.

В ней всколыхнулся ответный гнев. Так, значит, ощущение тихого покоя, охватившее ее, едва она вступила в город, было обманом? Приманкой в ловушке? Минуту назад она верила, что эти пустые здания не таят никакой угрозы, но теперь…

Тяжело дыша, она левой рукой стиснула амулет столь же крепко, как правой сжимала кинжал, а потом воззвала к той Силе, частицей которой владела, в чем убеждалась уже не раз.

У Тьмы была собственная выдававшая ее эманация — точно зловоние скритеков. Она встречалась с Тьмой и навсегда запомнила отвратительный запах, уловить который могло лишь внутреннее чувство. Но здесь и сейчас она не ощущала никаких признаков этой мерзости. Хотя в воздухе появился незнакомый запах. Исходил он от густого вязкого сока, сочившегося из обрубленного конца лианы. Сок… или кровь?

В болотах прятались растения, угрожавшие всему живому. Вовсе не порождения черной магии, но хищные по самой своей природе. Здесь, в городе, всю свободную от камня землю захватили растения. Кадия видела на многих зданиях ветви, похожие на те, болотные.

И эта лиана, все еще продолжавшая извиваться, могла пустить корни по ту сторону стены. Но если она — хищник, подобно тем, что растут на болотах, то чем питается тут, где как будто нет ничего живого?

Кадия провела лезвием кинжала по своим обтрепанным дорожным штанам, стирая с него липкую влагу. Другой рукой осторожно пощупала ноющую макушку. В пальцах у нее остались окровавленные прядки волос.

Колени были ободраны, и ее все еще сотрясала дрожь после отчаянного напряжения. Благоразумие требовало вернуться на место ночлега, заняться кровоточащими ссадинами, посоветоваться с Джеганом.

Она по-прежнему держала в напряжении свое особое чувство. Бешенство ее врага оставалось угрожающим, но к нему примешивалась боль, словно причиной такой ненависти была нанесенная ему рана. Однако главенствовало нежное прикосновение, в котором Кадия теперь распознала призыв.

Сколько вопросов без ответов! И разобраться в них можно, только подчинившись этому призыву. В ней вновь пробудилось суровое упорство, которое помогало ей в поисках меча-талисмана. И Кадия решила идти вперед.

Серый свет ранней зари позволял видеть довольно далеко. Девушка вышла из опасного прохода на широкое открытое пространство. Хотя окаймлявшие его здания не были высокими, выглядели они внушительно. Фасады украшала резьба, особенно затейливая вокруг дверей и окон. Там и тут виднелись группы растений, от которых веяло пьянящим ароматом цветов. При появлении Кадии послышался шорох — и по воздуху унеслись стайки каких-то существ, величиной с ее ладонь. Так, значит, тут все-таки есть жизнь!

Кадия старательно обходила стороной растения, пока шла к центру площади с фонтаном. Навстречу друг другу взметывались две серебристые струи, сталкивались над серединой и вместе ниспадали в чашу.

Кадия, пошатываясь, подошла к широкому краю чаши и не столько опустилась, сколько упала на опоясывающую фонтан скамью. Она положила кинжал так, чтобы его можно было схватить в одно мгновение, а затем нагнулась к воде и опустила в нее обе руки.

К ее несказанному изумлению, вода оказалась не холодной, но теплой, будто нагретой летним солнцем. Она зачерпнула ее в горсть и поднесла к лицу. От воды исходил легкий приятный запах.

Кадия решилась вымыть в ней руки по плечи и промыть ссадины на коленях, а затем осторожно наклонила голову к самой поверхности, чтобы намочить кровоточащие порезы. Вода в чаше фонтана была совсем прозрачной, а на дне что-то блестело — солнце еще не поднялось, и видно было плохо. Кадия перегнулась через край и схватила блестящий предмет. Ее рука извлекла из воды металлическую цепь изящной работы — одно из тех таинственных сокровищ прошлого, которые ставили в тупик кузнецов ее отца в Цитадели. Металл не был ярким, как золото, не блестел холодно, как серебро, — цепь казалась сплетенной из нитей, составленных из зеленовато-голубых драгоценных камешков.

Кадия подняла цепь повыше, и вода закапала с разноцветных светящихся «самоцветов». Девушка рассматривала находку как зачарованная. Всю свою жизнь она слышала истории про сокровища в развалинах и видела обломки предметов, которые торговцы привозили с ярмарки в Тревисте, но это всегда были лишь части неведомо чего. А эта цепь выглядела целой, безупречной, не поврежденной временем.

Расправив находку, девушка увидела, что она состоит из нескольких полукружий, которые лягут на грудь, если застегнуть ее на шее. У ее матери были драгоценности — некоторые такие прекрасные, что она надевала их только на торжественные церемонии, — но ни одно не шло ни в какое сравнение с этим.

А в чаше играли бликами и переливались еще какие-то украшения. Сжимая ожерелье, Кадия вгляделась в воду. Что за несметное богатство! Если то, что там мерцает и искрится, хотя бы наполовину равноценно ожерелью, клад на дне красотой и ценностью превосходил все содержимое сокровищницы Цитадели. Ничего подобного ее соплеменникам даже не грезилось! Девушка в упоении поворачивала ожерелье то так, то эдак. Подвески были точно капли воды, в которых играет радуга!

Но почему сокровища брошены тут столь небрежно?

Струи фонтана осыпали ее лицо теплыми брызгами, но они уже не освежали. Радость находки вытеснялась тревогой. Внезапно Кадия разжала пальцы, и ожерелье упало на дно чаши. Девушка не опустила руку в воду, чтобы снова поднять его или достать другие предметы, которые разглядела в воде.

Исчезнувшие были иными, чем ее соплеменники, хотя их статуи и напоминали людей, разительно отличавшихся от синдонов.

Два сезона назад пришел ее черед возглавить церемонию весеннего сева, как ни раздражали ее всяческие торжественные обряды. Но таков был долг женщин королевского дома, и они свято его выполняли.

Она тогда принесла положенные жертвы судьбе, плодородию и полям, дабы урожай был хорошим. Она прошествовала к пруду с водой, хотя и не такой прозрачной, как та, что играла в фонтане, но все же не очень мутной от болотного ила, и в заключение ритуала сняла с руки любимый литой золотой браслет — ибо жертва должна быть дорогой — и бросила в пруд, куда затем побросали свои цветочные гирлянды Весенние Девы ее свиты. Дань некой силе, но никто не объяснил ей, что это за сила и почему она требует жертвоприношений.