Генри Олди - Восставшие из рая Страница 8

— Баксик, не выделывайся… Не время сейчас. Надо что-то делать…

— Это я и без тебя знаю. И даже знаю, что именно.

— Ну?

— Вилки гну… взглядом. Телекинез называется. Пожрать нам надо. Тут Черчек кой-чего спроворил…

И Бакс извлек из самого темного угла глиняную миску с домашними оладьями; и другую, поменьше — со сметаной.

— А разве привидения едят? — с сомнением осведомился я.

— Едят-едят! — заверил меня Талька, хватая один из оладьев и макая его в сметану.

— Сомневаешься — можешь не есть, — философски заметил Бакс. — Привидениям — им тоже кушать хочется. Во всяком случае, таким, как я.

Я с некоторой тревогой смотрел, как мой сын запихивает себе в рот первую порцию еды. Запихал. Прожевал. И проглотил. Измазавшись сметаной по уши. И ничего страшного с ним не случилось.

«Хорош папаша, нечего сказать! — внезапно прозвучал в моем сознании голос, очень похожий на голос Инги. — Сначала сам должен был попробовать, а уже потом ему давать… На собственном ребенке эксперименты ставит!..»

Тут я неожиданно почувствовал зверский голод и поспешил присоединиться к увлеченно чавкающим Тальке и Баксу.

Насытились мы на удивление быстро. Видимо, призраки не страдают обжорством.

— Ну вот, теперь и поговорить можно, — заявил Бакс, утирая жирные губы тыльной стороной ладони. — Значит, так. Выдаю информацию в сжатом виде. Мне это, кстати, тоже полезно — а то что-то плохо с первого раза в голове укладывается. В общем, Энджи, начну с самого приятного… Мы-таки покойники.

— Сгорели мы там, в лесу, — тихо сказал Талька.

Я промолчал и только судорожно сглотнул.

— Но ведь мы… живые! — выдавил я наконец. — Думаем, разговариваем… едим… оладьи вот почти все сожрали…

— Это мы ТУТ живые… Почти, — ответил вместо Бакса Талька. — А ТАМ — мертвые. Мама, наверное, плачет…

Я представил себе состояние Инги. Господи! Три обгорелых тела…

— Ладно, Энджи, не раскисай, — Бакс тронул меня за локоть. — Ты хотел слушать? Так слушай. Дед утверждал, что есть некий «круговорот душ в природе и ее окрестностях». Вот мы в этот самый круговорот и влетели. Сгорели мы там, у нас — Талька правильно говорит.

Он немного помолчал.

— Думаю, не стоит объяснять — не наш это мир.

— А какой? — вяло поинтересовался я.

— А черт его знает! Параллельный, перпендикулярный или вообще этот… ортогональный! Какая тебе разница! Не у нас мы — и все.

— И теперь мы все время так будем… призраками?

— Э, нет, тут хитрая заковыка получается. Мы уже не совсем призраки. Мы, скорее, привидения. Призраки — тех не видно, не слышно, и жрать им не надо, как ты правильно заметил. Но эту стадию мы каким-то образом проскочили.

— Потому что сгорели, — снова подал голос Талька.

— Ну, и?.. — одновременно обернулись к нему мы с Баксом.

— Ну… там мы сгорели, от нас мало что осталось… а здесь — вот это получилось, — Талька постучал кулаком по стене, и кулак наполовину ушел в стену. — Там исчезло — а здесь приросло. Вот если бы мы по-другому умерли… ну, отравились бы, например… грибами… здесь бы нас и видно не было. Из-за того что тело — целое. Поначалу — целое… ТАМ. Труп, в смысле…

— Закон сохранения? — догадался я.

— Да, папа! — просиял Талька. — Я все не знал, как это лучше сказать — а ты сразу догадался.

— Так значит, у нас тут со временем будет нормальное тело?

Талька и Бакс кивнули.

А потом лицо Бакса изменилось, он повернулся к Тальке и настороженно спросил:

— Послушай, а ты откуда все это знаешь? Про тела, про закон сохранения… Дед-то ничего такого не рассказывал!

— Откуда? — растерялся Талька. — Не знаю… Оно как-то само получилось. Вроде всегда это знал…

Некоторое время мы ошарашенно молчали. Потом Бакс досадливо махнул рукой:

— А, ладно, одним чудом больше… После разберемся. Ты лучше слушай, Энджи. Значит, после смерти душа попадает в другой мир и там постепенно обрастает плотью. Отсюда и стадии: призрак, которого не видно — так сказать, голая душа; привидение вроде нас, и нормальный человек… или не человек.

— Стоп, Бакс! — перебил его я. — Тут у тебя неувязочка выходит. Если бы все так и было, этих воскресших покойничков во всех стадиях было бы везде хоть пруд пруди! Или они только здесь объявляются?

— Нет, не только здесь. Но далеко не все в этот круговорот попадают. Ведьмы, колдуны, экстрасенсы крутые — ну, и мы…

— А мы-то с какой стати?! Вроде не экстрасенсы и уж тем паче не колдуны…

— Черчек говорит — Дар у нас. У всех троих, и особенно — у Тальки. Вот только непонятно, где мы эту заразу подцепили…

— Бабка! — неожиданно осенило меня. — Та, что на хуторе померла! Я ж тебе говорил, ведьма она была, от нее-то к нам Дар и перешел!..

— Точно, бабка! — согласился Бакс. — Молодец, Энджи! Для привидения у тебя голова неплохо работает.

— Бабка, — как-то бесцветно произнес Талька и, видя наши недоуменные лица, указал мне за спину.

10

Прощай, прощай, и помни обо мне.

То, что это был призрак — первая стадия — мы поняли сразу. Почти совсем прозрачное существо, сквозь которое было отлично видно стену и ворох смятого сена у этой стены.

Но одновременно можно было достаточно хорошо различить лицо призрака, да и всю его фигуру в светлом просторном платье… Только это была не бабка. Это была девушка. Довольно красивая, и с очень грустным лицом. А еще у нее не хватало одной руки. Правой. От кисти до локтя. Потом я внимательно вгляделся в ее черты, и мне почудилось что-то знакомое…

Наверное, такой могла быть та умиравшая на хуторе бабка, когда ей было лет восемнадцать.

Бакс глядел на призрак стоя, при этом неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Здравствуйте, — наконец выдавил он.

Девушка ненадолго задержала на нем взгляд, мельком взглянула на меня и уставилась на Тальку. Талька тоже смотрел на нее и молчал.

А потом губы девушки шевельнулись, и в сарае тихо прошелестело первое слово призрака:

— Здравствуйте.

Голос девушки оказался неожиданно скрипучим и не слишком приятным.

Некоторое время все молчали.

— Это вы там… на хуторе? — невпопад осведомился я лишь для того, чтобы прервать эту затянувшуюся паузу.

— Я, — кивнула девушка.

И, чуть помедлив, добавила:

— Вы у меня Дар забрали. Его полторы сотни лет копили, растили… по наследству передавали… А теперь — на три части. Да вы все равно не поймете. Не наши вы.