Александр Рудазов - Тайна похищенной башни Страница 8

— Петр Иваныч, а вы, оказывается, хорошо отечественную историю знаете! — удивился Чертанов.

— Ну дык! Я ее, Серега, отлично знаю! В жизни всегда пригодится!

— Для чего, например?

— Ну мало ли… Беседу умную поддержать, кроссворд разгадать… Вот на днях я кроссворд разгадывал, там вопрос был — «Опера Сергея Рахманинова», восемь букв…

— И что за опера?

— А я-то откуда знаю? — повертел пальцем у виска Колобков. — Я в этом ни в зуб ногой. Баха от Бетховена с трех метров не отличу. Слышал, что кто-то из них глухим был, а кто именно… да черт его знает.

— Бетховен, — процедила сквозь зубы Стефания.

— Ну вот видишь, — ухмыльнулся Колобков. — Я же говорил, что она знает.

— Хватит! Довольно! — сорвалась на визг чертовка. — Что это за расовая дискриминация?! Мне эти твои шуточки уже знаешь где сидят?!

Над карточным столом повисло тягостное молчание. Чертанов напряженно уставился в карты, изо всех сил стараясь не встречаться со Стефанией взглядом. Он уже усвоил, что эту рогато-хвостатую девушку ужасно задевают поговорки и присловицы с упоминанием чертей.

Да и кому понравится, если тебя используют в качестве ругательства?

— Ладно тебе, Фанька, не бычься по пустякам, — весело хохотнул Колобков. — Будь проще, и люди к тебе потянутся. Возвращаясь к нашим баранам — ты вот сама-то с этим Наполеоном не встречалась?

— Я не настолько старая, тупица! — выпалила все еще кипящая от гнева чертовка.

— Да не, я имел в виду с уже мертвым. Ну, в аду вашем.

— А с чего ты взял, что он в Аду?

— А что, в раю, что ли?! — возмутился Колобков. — Это за какие заслуги?! Что он сделал-то хорошего?! Всех и заслуг — пирожное в его честь назвали! Вкусное, правда…

— Согласно правилам, нам категорически запрещено давать справки по поводу местонахождения ваших мертвецов, — терпеливо объяснила Стефания. — Даже намеками или умолчанием. Полная конфиденциальность.

— По-моему, ты это правило уже нарушала, — осторожно заметил Чертанов. — Я точно помню, ты про кого-то что-то такое уже говорила… только я не помню, когда и про кого.

— Не помню. Но может и было. Мы, черти, правил не особо-то придерживаемся. Да нам вообще начхать на все правила!

— Ну так ты тогда еще раз нарушь! — весело предложил Колобков.

— Перебьешься. Мы их нарушаем, когда нам самим того хочется. А не когда об этом просит какой-нибудь толстый дурак.

— Слова тоже могут ранить, вообще-то, — обиженно втянул живот Колобков. — Ходи давай. Что играешь?

— Хм-м-м… — задумалась Стефания, глядя в карты. — Семь бубен.

— Пас, — равнодушно сказал Чертанов.

— Вист! — радостно осклабился Колобков. — Висточек… Бубночки, значит… Кто играет семь бубён, тот бывает нае…

— Петя! — укоризненно покачала головой лежащая в шезлонге Зинаида Михайловна.

— А чего я? — хмыкнул ее дражайший супруг, с удовольствием разглядывая карты. — Ходи, Фанька! Ща мы тя посодим, ща мы тя посодим…

Зинаида Михайловна с шумом захлопнула книгу, вылезая из шезлонга. По судовому хронометру приближается время обеда. А сегодня ее очередь готовить.

Мадам Колобкова с печалью вспомнила о маме, оставленной на папуасском острове. С тех пор, как та покинула яхту, Петенька заметно повеселел. Они с мамой всегда были на ножах. Какая-то врожденная неприязнь — как у кошек с собаками. Сколько уж Зинаида Михайловна ни пыталась примирить мать и мужа — все без толку.

Но было в дражайшей Матильде Афанасьевне кое-что, ценимое даже ненавистным и ненавидящим зятем. Ее незаурядные кулинарные способности. Колобков частенько ворчал, что не сегодня завтра ожидает найти в своей тарелке крысиный яд, но на аппетите эти страхи не сказывались. Потрясающая тещина стряпня кое-как примиряла с существованием ее самой.

Однако теперь Матильда Афанасьевна — жена вождя племени Магука. Королева папуасского острова. И камбуз в ее отсутствие выглядит каким-то осиротевшим. Должность кока по-прежнему вакантна, и занимать ее никто не рвется.

Некоторое время на камбузе царил хаос. Потом его упорядочили. На общем собрании было решено, что готовить будут все по очереди в меру способностей. Чертанов составил график дежурств, распечатал его и повесил на двери.

Конечно, некоторых от дежурства по камбузу освободили. Угрюмченко — по отсутствию рук. Олю Колобкову — по малолетству. Близнецов Вадика и Гешку Колобковых — эти не в состоянии даже залить молоком кукурузные хлопья.

Ну и мудрецов, конечно, исключили тоже. Единогласно и без раздумий.

Составляя график, ориентировались в том числе и на кулинарные способности. Тот же Колобков-старший, например, умеет только жарить яичницу, да делать бутерброды. Зато его супруга стряпает очень даже недурственно, хотя и ненавидит это занятие всеми фибрами. Поэтому Зинаиде Михайловне и досталось больше всего дежурств.

Она бурно протестовала против такого решения, но это не было принято во внимание.

— Зиночка, твой мусик хочет кушкать! — состроил умильное лицо Колобков, глядя на супругу.

— Да-да, разумеется, — обреченно вздохнула та. — Кстати, Петя, у вас тут интересный разговор зашел на историческую тему… ты в курсе, что школьные учебники во многом ошибаются насчет Наполеона и его деятельности?

— Правда, что ли? — опешил Колобков. — С чего вдруг?

— А вот, почитай, — с готовностью протянула книгу Зинаида Михайловна. — Здесь на этот счет очень много интересного.

— Это что еще за макулатура? — повертел томик муж. — Фоменко… кто такой?

— Очень умный человек. Настоящий академик. Подошел к изучению истории с совершенно новаторской точки зрения. Применил новейшие математические методы. Оказывается, мы совершенно не знаем своей истории, Петя! Представляешь?

— И про что там?

— Это лучше самому прочитать. Не пожалеешь, Петя. Методы академика Фоменко просто удивительны! Я и сама попробовала их применить… ну так, немножко… но представляешь, все получилось!

— Что получилось?

— Применив систему академика Фоменко, я выяснила, что в твоей биографии были допущены серьезнейшие ошибки, Петя, — оживленно заговорила Зинаида Михайловна. — В свидетельстве о рождении, а затем и в паспорте тебе приписали целых двадцать лишних лет! На самом деле тебе не сорок шесть, а всего двадцать шесть!

— А, ну да, конечно… — промычал Колобков, уже не слушая. — Как скажешь, Зинулик…

— Но мама, это же бред какой-то, — вмешалась стоящая у борта Света. — Папе не может быть двадцать шесть лет. Тогда получается, что он женился на тебе шестилетним. А я, получается, родилась, когда папе было всего девять.