Брендон Сандерсон - Душа императора Страница 8

Шай с трудом восстановила дыхание, успокаивая себя. В работе Клеймящих не было никакого изящества и тонкости. Всё это им чуждо. Ни умения, ни мастерства — только обман, только кровь!

Зато эффективно. Если Шай попытается бежать — он сразу узнает об этом. Ведь дверь запечатана кровью, а метка настроена на неё. Это означало, что его собачки-скелеты настигнут Шай где бы то ни было, попробуй она бежать.

Гаотона поудобнее устроился в кресле:

— Надеюсь, ты понимаешь, что с тобой будет, если ты вдруг решишься убежать?

Она со злостью посмотрела на него.

— Теперь видишь, насколько критическая наша ситуация, — мягко сказал он, сложив пальцы в замок. — Если попытаешься бежать, мы отдадим тебя Клеймящему. А твои кости станут его очередной собачкой. Кстати, это условие было его единственной просьбой за свою работу. Приступай к делу, Воссоздатель. Сделай всё хорошо и избежишь этой участи.

День пятый

Она работала.

Шай начала копаться в отчётах о жизни императора.

Мало кто понимал, что воссоздание требовало серьёзного штудирования и изучения материала. Любой желающий мог бы освоить это искусство; единственное, что требовалось, — твёрдая рука и внимание к деталям. А также готовность тратить недели, месяцы, даже годы для подготовки идеальной печати души.

У Шай было менее ста дней.

Она второпях читала под прессом времени: биографию за биографией без сна и отдыха, постоянно что-то выписывая. Она совсем не верила, что сможет выполнить своё задание.

Создать правдоподобно воссозданную душу другого человека, особенно за столь короткое время, было просто невозможно.

К сожалению, Шай приходилось изображать кипучую деятельность. Сама же она готовила побег.

Из комнаты её не выпускали.

Справлять естественную нужду приходилось в горшок. Иногда приносили бадью с тёплой водой — помыться, и сменную одежду.

Она всё время была под присмотром, даже принимая ванну.

Клеймящий Кровью приходил каждый день, чтобы обновить печать на двери. И каждый такой раз требовал крови Шай. Вскоре её руки покрылись мелкими порезами.

Всё это время заходил Гаотона.

Пожилой арбитр внимательно наблюдал за её чтением предосудительным взглядом, но без ненависти.

Шай постоянно думала о способах побега. Во время таких размышлений одно она поняла точно: чтобы бежать, ей придётся каким-то образом повлиять на него, попытаться им манипулировать.

День двенадцатый

Шай вдавила печать в столешницу.

Клеймо вошло в материал плавно, как и всегда. Оттиск от печати души осязаем, и не важно, на какой материал ставится. Девушка повернула штамп вполоборота. Любопытно, что краска совсем не размазывается, но почему — Шай не знала.

Как-то один из наставников объяснил ей, что печать не мажет потому, что там, в глубине материала, она соприкасается уже не просто с предметом, а с его душой.

Шай отвела штамп от поверхности стола: на нём остался ярко-красный след, как будто в этом месте, на дереве, резьба была всегда.

В тот же миг затёртый, безыскусный, неполированный кедровый стол вдруг превратился в изящный, ухоженный, с нанесённой на него патиной тёплого цвета, отражающей огонь стоявших перед ней свечей.

Шай провела пальцами по поверхности стола — мягкой и приятной на ощупь. Бортики и ножки покрылись искусной резьбой с вкраплениями серебра.

Гаотона, до этого читавший, выпрямился. Зу, увидевший воссоздание, беспокойно заёрзал.

— Это ещё что? — требовательно спросил Гаотона.

— У меня от него занозы, — ответила Шай, удобнее усаживаясь на стуле. Тот весь заскрипел. «Ну что ж, он следующий», — подумала девушка.

Гаотона подошёл к столу, потрогал его, будто не веря, что перед ним не иллюзия, а настоящая мебель. Реальная! Стол подобного изящества теперь совсем не вписывался в унылую обстановку комнаты.

— И ты на это потратила время?

— Мне так лучше думается.

— Ты делом занимайся! — воскликнул Гаотона. — Такое легкомыслие не лезет уже ни в какие рамки. Империя в опасности!

«О, нет, — подумала Шай. — Не империя, а ваше правление в ней!»

Прошло уже одиннадцать дней, а она всё никак не могла найти подход к Гаотоне. Ничего, за что можно было бы зацепиться.

— Я работаю над вашей проблемой, Гаотона, — сказала она. — И она, скажу вам, далеко не из лёгких.

— А столик заменить, напротив, легко и просто?

— Конечно! — парировала Шай. — Тут работы всего-ничего, пустяки: переписать историю стола так, будто бы за ним ухаживали и периодически обновляли.

Гаотона слегка замялся, а затем присел на колени, осматривая стол.

— Все эти резные узоры, инкрустация… изначально ничего такого не было.

— Я добавила немного деталей.

Признаться, Шай не знала, получилась ли трансформация полностью. Вполне вероятно, что через пару минут печать развеется, а стол опять станет прежним. И всё же она полагала, что угадала прошлое предмета достаточно неплохо. Когда-то Шай читала про разные дворцовые подарки: откуда, кому, куда…

«Конкретно этот стол, — думала она, — наверняка был подарком из далёкого Свордена предшественнику Ашравана. Отношения со Сворденом потом испортились, стол убрали и забыли».

— Я не узнаю его, — выговорил Гаотона, продолжая рассматривать предмет.

— И не должны.

— Я очень долго изучал древнее искусство, — ответил он. — Это какой период, династия Виварэ?

— Нет.

— Копия работ Шамрава?

— Нет.

— Тогда что это?

— Ничего, — раздражённо произнесла Шай. — Это совсем не копия. Всё тот же стол, просто лучше.

Подобное улучшение предмета считалось хорошим тоном в искусстве воссоздания, люди обычно хорошо принимали подделку, ведь она была как-никак лучше оригинала.

Гаотона поднялся со слегка озадаченным взглядом. «Он, наверное, опять думает, что мой талант растрачивается понапрасну», — подумала Шай раздосадованно. Она отодвинула пачку бумаг — всевозможные записи об императоре и его жизни.

Их принесли по её просьбе. Всё, что записано со слов придворной челяди. Шай не могла обойтись только официальными летописями. Ей нужна была правда и реальность, а не сухие строчки из хроник.

Гаотона вернулся на стул.

— Честно говоря, не понимаю, как такая работа может считаться пустячной. Я, конечно, осознаю, что переделать стол в разы проще, чем сделать то, что мы у тебя попросили. Но всё же и то, и другое кажется мне непостижимым.