Геннадий Башунов - Чёрные перчатки Страница 8

Как Велион выбрался из города и добрёл до вчерашнего места стоянки, он не помнил. Голову застилал туман, мысли ворочались с трудом. Кажется, он полз на четвереньках с закрытыми глазами, нашаривая дорогу руками. Это продолжалось долго, очень долго. Могильщик открывал глаза, но если видел кого-то, сразу же закрывал их. Это было слишком тяжело. А может быть, он просто никуда не смотрел, кроме как под ноги.

Очнувшись, тотенграбер понял, что сидит перед костром. Пахло подгоревшим мясом. Было темно, несмотря на то, что луна уже давно вышла из-за горизонта. Но идола, щерившего клыки на конце поляны, могильщик видел отлично. Божок щерил клыки, красные от света костра.

Велион вытащил из огня палочку с мясом и принялся механически жевать. Что-то солёное попало ему в рот. Облизав губы, он понял, что на них налипла солоноватая корка. Могильщик прикоснулся к своему лицу, но руки были шершавыми. А ещё они пахли кровью. Он посмотрел на свои ладони и понял, что его перчатки покрыты засохшей кровью. Тотенграбера передёрнуло, он принялся яростно срывать со своих рук перчатки, сорвав, снова прикоснулся к лицу и понял, что и оно в засохшей крови. В крови был плащ, куртка, штаны…

Велион снял с пояса фляжку с водой, натянул перчатки, и умылся, остервенело растирая лицо ладонями. Вода была отвратно ледяной, она стекала по шее на грудь, но могильщик не останавливался. Холод воды немного привёл его в себя.

Но стало только хуже. Пришли воспоминания об Импе.

Могильщик вспомнил, что видел ещё несколько ужасных картин расправы. Детали он не помнил, да и не хотел вспоминать. Но одно он помнил хорошо – у каждого убиваемого на шее висела семиконечная звезда, древний символ магии. Четыре стихии, животные, растения и люди. Сейчас маги носили восьмиконечные звёзды, к семи старым символам добавился ещё один – смерть.

Прошлое приоткрыло одну из своих тайн. В той жуткой войне, оставившей сотни мёртвых городов, убивали магов. Причины были неясны, но последствия можно было увидеть на каждом углу.

Одним из этих последствий был Велион – проклятый могильщик.

И перчатки. Они всё ещё лежали в его рюкзаке.

Даже не запачканная кровью перчатка, которая когда-то была тёплой от кожи Элаги. Эта перчатка убила её… как и сотни других могильщиков. Зачем он принёс их с собой?

Или, быть может, так было только в этом городе? В других могильниках не было таких сцен, сцен, в которых были запечатлены смерти магов. Эти сцены повторялись и повторялись на протяжении десятилетий.

Если бы они повернули назад раньше… до начала той резни...

Другой причины, по которой всё началось только к вечеру, Велион не видел.

Могильщик подобрал с земли кусок мяса, начал его жевать, будто бы это могло помочь. Он жевал, рвал зубами куски, яростно их глотал, чувствуя, как крупные куски тяжело проходят по горлу. Лучше не становилось, не становилось, только хуже, хуже, хуже…

Он сидит и жрёт мясо. Одинокий, как всегда.

Если бы они вернулись... Если бы они вернулись, то ели бы вместе, пили самогон, потом, наверняка, занялись бы любовью. А назавтра двинулись в путь вместе. Вечное одиночество на миг ушло бы, отодвинулось... Они бы расстались, конечно, расстались бы, по-другому быть не могло. Но не сегодня.

Нет, могильщик не сетовал на судьбу. Он знал, что его удел – быть одному до самой смерти. Перчатки предопределили его судьбу. Но как хотелось, чтобы это одиночество хоть на несколько коротких дней сменилось на компанию Элаги.

Велион взял сумку погибшей могильщицы и принялся рыться в ней. Он хотел взять что-нибудь на память. Но ничего подходящего не нашёл. Зато могильщик нашёл увесистый кошелёк. Велион расшнуровал завязки и, высыпав деньги на землю, пересчитал их. Шестнадцать крон серебром.

Тотенграберу казалось, что он заплакал, но когда он прикоснулся рукой к своему лицу, слёз не почувствовал.

Зачем Элаги шла в Имп? Что толкнуло её на этот безумный поступок? Он не узнает этого никогда. Могильщица говорила, что ей просто интересно, но это не могло, не должно быть единственной причиной.

Велион хотел выбросить эти деньги, но здравый смысл взял верх над чувствами. Элаги хотела, чтобы в случае её гибели деньги достались ему, значит, он заберёт их. Возможно, кто-то другой в следующем году или через пять лет нашёл бы этот кошелёк, может, он бы взял этот кошелёк и ушёл бы, и это спасло бы ему жизнь. Если бы это спасло жизнь Элаги…

Велион сунул кошелёк себе в карман и взял свой рюкзак. Уже через минуту он вытащил ворох перчаток, принадлежащих когда-то могильщикам. Тотенграбер поднялся с земли и, подойдя к идолу, принялся копать яму.

Через четверть часа могильщик закопал яму, в которой вечно будут лежать пять пар перчаток. Возможно, это спасёт жизни пятерым…

Когда Велион вернулся к костру, он увидел в его неверном свете, что перчатки всё ещё на его руках. В них он просто не мог почувствовать, бежали ли по его щекам слёзы или нет. Но ему лучше и не знать этого. Он – могильщик, а могильщики…

Не люди.

Глава 2. Цена покоя

- Я хочу, чтобы вы взяли меня на работу, - повторил парень. – Я неплохо владею мечом. Никакой платы я не прошу – согласен сторожить ваш караван за еду. Когда дойдём до своротка на Эзмил, я уйду.

- Но Эзмил – мёртвый город, - медленно произнёс Альх – глава каравана, купец средней руки.

- Я владею мечом, - снова сказал парень. – А еда – не самая большая цена за покой.

Альх ничего не ответил. На разбойника парень не походил, но кто его знает… выглядел-то он жутковато. Весь в чёрном – сапоги, штаны, даже плотно зашнурованный новомодный плащ (с рукавами, а не в виде обычной накидки с капюшоном, и полами ниже колен) был сделан из чёрной плотной кожи. И волосы не просто тёмные – чернущие, такие, что даже воронье крыло при сравнении будет казаться серым, как сажа. Волосы у незнакомца были длинные, стянутые в конский хвост, так что высокий лоб был открыт. Глаза тоже чёрные, даже зрачка почти не видно. Не тёмно-коричневые, а насыщенного цвета агата. Красивые глаза… но жутковатые. Альх был твёрдо уверен, что таких глаз у человека быть не может. Ан, нет… Лицо наоборот – бледное, худое, горбоносое. И неестественно бледные руки с длинными тонкими пальцами. Сам парень – хотя, какой парень, на вид ему уже лет двадцать пять – немного нескладный. Высокий, плечи довольно широкие, но худющий, как двенадцатилетний крестьянский пацан, так что одежда на нём сидит, как на пугале. Странный парень.

Но, кажется, не опасный. А если он тот, кто нужен купцу...

А-а, чёрт с ним.

- Цена-то, конечно, не очень большая, - сказал Альх вслух. – Имя хоть своё назови.