Генри Олди - Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой Страница 8

СТАРУХА. Катька-дура! Дура! Слепая дура…

ВАЛЕРИЙ (близясь к истерике ). Гадай! Что было?! Что будет?

СТАРУХА. Ой, дура… ведь видела же!..

ВАЛЕРИЙ. Что?!

Гаснет рампа. Левый выносной прожектор берет в круг двоих: Валерия и 1-го цыгана. Остальные люди становятся безликой массой. Из кулис добавляются статисты, растворяются во тьме, наполняя пространство дыханием.

Издалека плачет скрипка.

В зале, у боковой двери, тускло светится оранжевый плафон с надписью «Аварийный выход».

1-Й ЦЫГАН. Отпусти девку…

ВАЛЕРИЙ (скидывает рюкзак к ногам, долго хохочет ). Я что, держу? Держу?! Я?!

1-Й ЦЫГАН. Отпусти… Возьми меня.

ВАЛЕРИЙ. Спляши, кудрявый! Спляши мне! Тогда отпущу! Все пляшите! Все!!!

Мелодия плавно переходит в плясовую. Тонкие, резкие лучи «пистолетов», затененных цветными фильтрами, шарят по толпе. В их мелькании люди начинают двигаться: топают, шевелят руками. В такт музыке — нервно, зло — кричит младенец на руках танцующей Катьки. Толпа статистов пляшет: со скучной неистовостью. Калейдоскоп бликов, взмахов, жестов. Языками пламени бьются алые рубахи, создавая иллюзию адского костра. Стихия пляски постепенно захватывает всю сцену, кроме оазиса неподвижности вокруг Валерия. Он напоминает гвоздь в кипятке.

Кое-кто из танцоров падает, продолжая дергаться на полу. 1-й цыган — растерзанный, хромающий — не прекращая пляски, как заведенный, вырывается из общей массы. Падает на колени. Вздрагивая от навязанного ритма, ползет к Валерию.

В музыке возникают жесткие, металлические диссонансы.

1-Й ЦЫГАН. П-пусти… пусти-и-и!..

Валерий смеется и начинает бить цыгана ногами. Один за другим гаснут «пистолеты». Остается один: густо-красный.

8

— Что? Что случилось?

— Да цыганва, м-мать их… Пацана одного на бабки поставить хотели. Набежали, с-саранча: дай, погадаю! Позолоти ручку! А пацан, блин, крутой…

— Так им и надо! Кто б всю ихнюю породу…

— Та вы, товарышу сержант, спiзнылысь! Усе, гаплык…

Я обернулся уже у самого входа в метро. Рюкзак, подхваченный наспех, немилосердно оттягивал левое плечо. На мосту расходились люди, Бурсацкий спуск выглядел тихим и ленивым, словно объевшийся кроликами удав. На ступеньках Академии культуры толстоногие студентки громко обсуждали какую-то «лярву-Светку». Никто не гнался за мной. Никто меня не преследовал. А мне по-прежнему хотелось бежать.

На станции царила прохлада.

Поезд пришел сразу.

Выйдя на Пушкинской, я взял пива в окошке кафе «Тайфун» и присел за крайний столик. Спокойно, Валера. Спокойно. Самое удивительное, что подобные уговоры оказались нужны, как мертвому припарки. Я чувствовал себя вполне спокойно, и это было чудней всего. Тогда, скандаля в столовой с Наташкой, я вообще не заметил странного надлома сознания. Прошло мимо, вскользь; выпало из памяти, едва успев туда нырнуть. А сейчас я помнил все.

Сцену.

Прожекторы.

Тщательно поставленную пляску. Сколько ж на нее репетиций угробили?..

И себя помнил. Не на сцене. Нет. В зале. Пятый ряд, третье место направо от прохода. Премьера, наверное, — полный аншлаг, яблоку некуда упасть. Плечи соседей, мощный, коротко стриженный затылок впереди. Тетка-капельдинер притулилась сбоку, на табурете, под «аварийным выходом» — смотрит, затаив дыхание. И я смотрю. И все смотрят. А на сцене…

Нет, не я.

Не-Я, Тот-Кто-На-Сцене.

Пиво набухло над краем бокала. Лихой картуз пены: набекрень. Мама моя родная, твой сын сошел с ума! Двадцать минут назад я чуть было не забил до смерти случайного цыгана… Я. Тихий, местами трусливый. Безобидный. Даже доноса ни разу не написал. Даже анонимки. Дрался только в школе: дважды. Оба раза неудачно. Скучный, по пьяни сентиментальный человек, склонный к рефлексии и кухонным протестам, я бил человека ногами. На улице. На глазах у толпы… Делаю машинальный глоток: пиво горчит, но в целом приемлемо. Не верю, как говорил крутой братан Станиславский. Не верю. Вся катавасия, случившаяся у базара, вспоминалась ярко, остро и искусственно — как память о спектакле. Где все понарошку. Где Гамлеты встают, Офелии сплетничают в уборной, а Ромео, сняв повешенное в первом акте ружье, если и стреляет, то сигаретку у графа Париса. Что помнилось всерьез — я-зритель в темном зале. Завороженно гляжу на сцену, боясь дышать. Сейчас там случится такое!.. такое!.. и вспыхнет катарсис, потрясение, восторг, руки обожжет хлопками, аплодисментами, овацией!..

В душе, пивной пеной, вместо страха или возбуждения, оседало разочарование.

Катарсис не состоялся.

— У вас прикурить не найдется?

— Найдется.

Вместо спичек рука нашарила теплый-теплый, почти горячий шарик. Резной. Вынув наследство, я поднес его к глазам. Так… Эту штуку я с собой на базар не брал. Она лежала дома, в вазочке. Эту штуку. Не брал. Я. Черт возьми, я хотел, я искренне желал испугаться, и не мог! Не получалось. Зритель не может пугаться. Зритель всегда в безопасности. Шар в шаре, и в шаре, и в шарике… Теряясь в тончайшей, ювелирно точной резьбе, за глубиной костяных граней тускло блестела звездочка. Или глаз. Или еще что — не разобрать. Густо-красная, похожая на каплю томатного сока. Кажется, раньше она была бордовой. Или сиреневой.

Забыл.

— Вам плохо?

— Мне? Нет… извините…

Домой я пошел дворами. Долго стоял у помойки, привлекая внимание кучки насторожившихся бомжей. При виде рюкзака и прилично одетого человека, бывшего слегка не в себе, они сделали стойку, часто-часто дыша перегаром. Как выяснилось, зря.

Человек вынул дурацкий шарик. Повертел в пальцах.

Сунул обратно в карман.

Исчез за гаражами.

9

Самый стабильный заработок дают самые идиотские проекты. У доброго боженьки все в порядке с чувством юмора. Зато у меня — не очень. Я уже давно не улыбаюсь, видя в школьных фойе, рядом с объявлением о родительском собрании и рекламой курсов рукопашного боя, афишу «Голубой волшебник-газ». Внизу, под «Автор-исполнитель В. Смоляков», набрано красным курсивом: «Явка младших классов обязательна». Вот: с воплями и гиканьем в актовый зал набивается малышня, по бокам озабоченным конвоем выстраиваются учителя, — и я, любимый, варварски подыгрывая себе на гитаре, пою с эстрадки на мотив приснопамятных «Утят»:

— Голубой волшебник-газ

Есть у вас и есть у нас,

Есть у вас и есть у нас

Волшебник-газ!

А потом, на скорбном примере двух мышей-рэкетиров и одного кота Леопольда, излагаю популярно: как пользоваться плитой и колонкой. Куда звонить по телефону «04». В каких случаях. С шуточками-прибауточками. С моралите, достойными Стивена Кинга: «Маленькая девочка услышала запах газа, но не сказала об этом маме. И вот, темной-темной ночью…»