Илья Новак - Ради всех грехов мира Страница 8

На палубе скайвы разверзся ледяной ад. Начавшие стрелять кормовые огнестрелы захлебнулись, стволы их покрылись инеем. Взвились морозные смерчи, затрещала, медленно кренясь, главная мачта. Копья с заклинаниями на наконечниках впивались в доски.

Выкрикивая приказы, капитан побежал к корме. Двое матросов упали, последний, вопя от ужаса, метнулся в одну сторону, едва увернулся от смерча, задевшего нос скайвы, бросил топор, прыгнул в другую сторону – и, не удержавшись, кувыркнулся через борт.

Содрогание палубы сбило Аха и Ливию с ног. Женщина ударилась лицом о ребристый ствол огнестрела, вскрикнув, сползла на палубу. Аха подхватил ее, мельком увидел залитый кровью лоб, перекинул через плечо. Свободной рукой он ухватился за крыло джиги и поволок эфироплан к борту. Его сознание разделилось на две части, одна руководила движениями, а другая вспоминала.

Увидев, что Кузнец убит, а выкованный им Обруч исчез, Духи обвинили во всем людей. Разгневавшись, они захотели наказать их. Одни предлагали обрушить на род людской янтарную чуму, другие – землетрясения, третьи – наводнения. Они спорили, спор тянулся века, а люди жили себе, не зная, какая опасность угрожает им. В конце концов духи напали друг на друга. Когда они сошлись в битве, содрогнулся мир и далеко на востоке его рассекла трещина. На род людской обрушились несчастья. Трещина разрослась, от края к краю ее протянулись дрожащие волокна бытия, пленка утончившейся реальности. Духов затянуло туда и выбросило наружу – в Великую Пустошь, состоящую из высохшего, мертвого времени. Его смертные эманации беспрепятственно проникали сквозь трещину, створки мира раскрывались все шире, волокна рвались, небо тускнело, отдаляясь от земли, океан бурлил и захлестывал сушу, люди гибли до срока. Еще немного – и род людской прекратил бы свое существование, но тут один человек нашел Обруч. С помощью силы, вложенной в него Кузнецом, этот человек сумел сомкнуть створки бытия. Хотя полностью закрыть трещину ему не удалось, он сумел сжать ее так, что бьющий снаружи поток смерти уменьшился. Этот человек стал первым магом, прожил три века и, перед смертью основав магические Цеха, передал Обруч мудрейшему из своих последователей.

Ледяной смерч почти настиг их, когда Аха топором прорубал прореху в фальшборте. Обломок планширя отлетел в сторону, беглец перекинул тело Ливии через корпус джиги и спихнул суденышко вниз. Мороз обжег его спину, и Аха бросился следом за эфиропланом.

Отныне он не мог умереть. Духи преследовали его, желая отомстить, и чтобы спастись, ему пришлось прятаться, воровать и, в конце концов, убивать. Через Аха в Аквадор пришел грех, он сам стал воплощением греха – отцом всех грехов этого мира.

Проклятие Кузнеца все еще действовало. Предмет, подброшенный вверх, падает на землю. Вода текуча, а огонь обжигает. Это – законы мира, то, на чем он стоит. Бессмертие Аха стало одним из таких законов. Всякий раз, когда смерть подступала слишком близко, мир будто проворачивался на бесконечно малый угол, цепочки причин и следствий скручивались в странные петли, события выстраивались так, что бывший подмастерье оставался жив. Вначале жажда жизни и страх перед смертью гнали его прочь от преследователей. Но его грехи расползлись по Аквадору, затем Духи исчезли из мира, поколения сменялись поколениями, возникли и разрослись магические Цеха, время текло своим чередом, и жажда жизни оставила его. Теперь Аха хотел умереть – и не знал, как.

Наконец ему удалось выровнять джигу. Двигатель захлебывался кипящей манной, сломанный правый киль повис лохмотьями, рулевая подкова треснула. Ливия, перекинутая через корпус перед Аха, извивалась и стонала. Далеко вверху снежень и скайва сцепились, остроконечный выступ огромной снежинки пробил борт эфироплана Теплого Цеха.

Озеро грязи в голове Аха клокотало, выплескивая воспоминания. Словно сквозь серое марево он видел лес впереди.

И летящий низко над ним шершень – военный эфироплан Мертвого Цеха.

Джига пронеслась над опушкой, внизу мелькнуло несколько приземистых серебристых машин: медлительные неповоротливые черепахи с панцирями из железных щитов ползли к лесу.

Озеро грязи, которым за века стала переполненная воспоминаниями память, изрыгало черные гейзеры, ходило волнами, выплескивало густую коричневую пену. Все, что Аха повидал за бесконечную жизнь, теперь поднялось к поверхности и наполнило рассудок чередой перетекающих друг в друга образов.

Подброшенный предмет падает на землю, а вода текуча – но подземный газ позволяет поднимать тяжести в воздух, и если заморозить воду, она станет твердой. Возможно, и он все-таки мог умереть? Возможно ли создать такое давление смертных обстоятельств, что это переломит силу закона, которым стало проклятие Кузнеца? Аха задумался над этим, уже когда сквозь мировую трещину в Аквадор проникло войско Погибели.

Взрезав зеленую поверхность, джига пронеслась по древесным кронам, все глубже погружаясь в них. Аха рывком поднял Ливию, прижал ее голову к груди, чтобы ветви не исхлестали и без того залитое кровью лицо. Еще несколько мгновений эфироплан несся вперед, хруст и треск далеко разносились по лесу. Затем кораблик напоролся носом на толстый сук, тот начал сгибаться, переломился, но остановил движение – джига, закрутившись волчком, полетела вниз.

Аха выпустил тело женщины, нагнув голову и прикрыв лицо руками, пронесся сквозь ветви и упал на мягкую землю, лицом вверх. В позвоночном столбе хрустнуло, спину пронзила боль. Он лежал, сцепив зубы, наблюдая за тем, как зелень и ветви над головой расплываются, потом приобретают четкие очертания, как ветерок шевелит их…

Неподалеку раздался стон.

Упираясь локтями, беглец приподнялся. Вокруг тянулась болотистая земля, локти погрузились в грязь. Стон прозвучал вновь. Аха перевернулся и пополз, хватаясь за траву правой рукой – левая плетью волочилась по земле.

Он увидел торчащий из земли обломок киля, шипящую, медленно опадающую емкость. Беглец встал на колени, ухватил себя за левый локоть и, захрипев, рывком потянул, возвращая плечевой сустав на место. Все вокруг расплылось, ослепительно полыхнуло…

Аха выпрямился.

Женщина лежала посреди обломков, на боку. Он добрел до нее, опустился рядом и перевернул на спину. Лицо дочери аркмастера было иссечено ветвями, платье превратилось в лохмотья и потемнело от крови, сочащейся из многочисленных порезов. Аха наклонился над ней и спросил:

– Аквадор разделился, когда я надел Обруч?

Потрескавшиеся губы шевельнулись, и Ливия прохрипела: