Александр Тюрин - Царства казака Сенцова Страница 8

Более я Гюль в тот день не видел, ее забрал ее в свою юрту амбал с секирой.

А меня два воина взяли за руки и сбросили в яму глубокую, в земле посидеть. Никто яму не сторожил, впрочем и выбраться из нее не было возможным.

Ближе к утру холод схватил меня за каждую жилку, за каждую косточку, и всякая внутренность будто заледенела. Но с зарею в яму опустился сыромятный ремень и по нему выполз я наружу. За краем поджидало меня несколько нукеров с лицами, выражающими пока неведомую мне волю властелина. Не знал я, что мне сейчас уготовано, останется ли моя голова сидеть на плечах, ино покатится горемычная — окроплять кровью бесплодные камни.

Мимо затухающих костров и спящих еще воинов проведен я был до края стана, где стоял зоркий дозор. Там били копытами и махали хвостами мои лошади, отодохнувшие и сытые — на Сивке сидела девица де Шуазель. Узнал я ее по хруким плечам, хотя лицо было закрыто тканью. Поскорее взобрался я в седло своего верного Каурки.

— Дочь Иблиса высосала из батыра все соки. После умертвия стал он похож на дохлую ящерицу, зеленый и сморщенный, — сказал с уважением в голосе один из воинов. — Наши старухи растирали его мазями и поливали снадобьями, но дух жизни уже не вернулся в его жилы и члены. Не смогли они сыскать и отверстия, через которые дочь Иблиса нашла вход в тело батыра. Неужели в западных улусах все девы и женщины подобны ей?

— Остальные девы и жены еще хуже, их злые свойства не дремлют даже при свете дня.

Воины сопроводили нас до края долины, а дальше, через ущелье, мы отправились одни. Спутница была молчалива и лишь иногда поворачивала голову в мою сторону.

Наконец Гюль открыла лицо и сказала:

— Устроим же привал и я залатаю твою одежду, витязь в драном халате.

Кони еще свежие, отъехали мы от ханского стана недалеко, но и в драном халате ехать мурзе неприлично.

— Ты убила его? — спросил я Гюль.

— Я защитила свое целомудрие, — сказала девица, вправляя нить в большую костяную иглу. — Когда-то нукеры Бату-хана спалили и разрушили Париж, Орлеан, Нант, Бордо и Лион, они истребляли всех франков мужеского пола, но предпочитали франкских жен всадницам-тартаркам. И если от всего народа остаются одни женщины, то какое вооружение у них будет, какие средства борьбы?

Гюль де Шуазель придвинулась ко мне теснее.

— Они рожали и растили детей. Учили их старому франкскому языку и старой вере, учили притворяться, скрывать язык и веру. Если же муж-тартар заподозривал неладное, то, как ты думаешь, что происходило? Он умирал, потому что пищу ему готовил враг и с ним на одном ложе ночевал враг.

Гюль приникла ко мне.

Стало покойно, потом хорошо, сладко, а затем… как будто в меня вошла ее игла, пронзила до самого сердца. Распростерся я на земле, а из сердца вытекала моя жизнь. Опустилась холодная тьма.

— Жертва должна быть принесена, таков наш договор с владыками судеб. Скоро погибнет султан Виллизад. Франгыстана больше нет. Есть только belle France! Vive le France![5]

Мгла уничтожила звуки и краски. Осталась лишь одна светоносная ниточка…

4

Очнулся от стужи. И сразу взбрыкнул зубами. Ни халата, ни бешмета, ни даже шароваров — всё уперла проклятая девка.

По щебенистой земле поземка вьется. Ледяная крупа в лицо бьет, я губы поджимаю, чтобы не рассекло до крови. Полмира прошел, а теперь пропадаю ни за грош. И ведь знал правду про эту Гюль, а чарам поддался.

Тридцать шагов сделал из упорства и всё, ноги закостенели, не несут меня, уронили в ледяную крошку. В последнем усилии отжался я от мерзлой земли и понял, не встать уже.

И хоть помирать пора, а смотрю — на руках какой-то серый налёт. Не изморозь, более на плесень похоже. Батюшки, да эта плесень на всё тело простерлась!

Попытался я её на запястье отскоблить. Ничего не вышло, да только потеплело враз, просто жаром меня обдало, как из печки. И тут слова вспомнились — «квазиживой биополимерный комбинезон». Странные слова. Но от ледяной смерти я избавился, поэтому стал мечтать о еде, вкусной и невкусной, любой. Когда я уже весь истомился от голодных мечтаний, прямо перед моими глазами слова возникли огненные: «Первый виртуальный экран. Приоритетное сообщение: содержание глюкозы ниже нормы, катаболиты в крови- превышены пороговые значения.» Что это? Бесы зловредные? А на мне и креста нет.

«Первый виртуальный экран. Приоритетное сообщение: сигнал бедствия передан, сигнал принят с потверждением через 0,3 секунды. Время прибытия спасательного средства в диапазоне пятнадцать минут. Для облегчения поиска по маяку оставайтесь на месте.»

Из-за скалы выплыло темное пятно. Оно повисло над моей головой и вдруг меня накрыл ослепительный конус света, потом сверху упал хобот, с клейкими лепестками на конце. «Пятно» уцепило меня этим «хоботом» и резко потянуло вверх, да так, что мои потроха чуть внизу не остались.

И вот я внутри «пятна». Стало быть не «пятно» это, а воздушный корабль. Вокруг с полдесятка мужиков, покрытых той же самой «квазиживой» плесенью, что и я, только зеленой. А, помимо «плесени», на них были еще зеленые береты.

Тот, что с тремя крупными звездами на берете, — видимо, главный.

— Я — командир корабля, капитан-лейтенант Келарев, — говорит он. — Судя по параметрам сигнала с вашего маяка, вы имеет отношение к нашей военной разведке. Остальное неясно. Начнем с начала. Ваша фамилия, звание, воинская часть?

Люди тут серьезные и отвечать надо серьезно. А у меня в голове царит кавардак. Перед внутренним взором появляется то перестрелка с интернационалистам на Бадахшане, то прорыв в тыл брито-индийских войск у Пешавара, то ледовое побоище на Чудском озере, когда западные тартары были разбиты нашими ратниками. Еще как будто припоминаю наступление отрядов атамана Дутова на Астрахань, переход гвардейского казачьего полка через Гиндукуш и погоню московской конницы за монголами — они уводили полонняников по рязанскому шляху…

— Меня зовут Сенцов, — скупо отозвался я.

— Тестирующая система, проверить поступивший живой объект на заражение, — распорядился командир. — Лейтенант Пантелеев, займитесь анализом данных.

Ко мне подкатился цилиндр и, раскрывшись словно цветок, образовал кресло с подлокотниками и подголовником. Я не заметил никаких движущихся частей, соединений, стыков, отдельных деталей. Цилиндр, превратившийся в кресло, состоял из одного куска изменчивого вещества. Делать нечего, уселся я в это чертово кресло, ожидая, что сейчас оно меня схватит и начнет выдавливать признательные показания. Ничего такого не случилось. Кресло лишь выпустило несколько «щупальцев», которые стали исполнять возле моих висков змеиный танец.