Юлия Латынина - Повесть о Золотом Государе Страница 8

— Ну что ж, — говорит девица, а сама плачет, — отшельники тоже мудрые люди.

— В отшельники, — говорит Даттам, — уходят те, кто танцевать не умеет, а говорит — пол кривой.

Тут девушка рассердилась.

— Ах ты, умник! Я вот стою на дереве, хоть и на нижней ветке, а ты у корней. Если ты такой умник, смани меня вниз.

Даттам сел на землю и говорит:

— Вниз я тебя заманить не могу, а вверх — пожалуй, попробую.

Девушка слезла, подбоченилась и говорит:

— Ну, попробуй!

А Даттам смеется:

— Вот я тебя вниз и заманил, чего тебе еще надо.

— Да, — вздохнула девушка, — накормила я тебя на свою беду, стал ты как Харсома… И куда ж ты пойдешь?

— В Варнарайн, — говорит Даттам, — в родной цех. А там — посмотрим.

Часть ВТОРАЯ

Летом в Варнарайне появилось много небесных кузнецов. Ходили по деревням — махнет рукавом и вспашет за крестьянина поле, или ребенка вылечит. Бывало также: распадется казенный амбар, зерно исчезнет, — глядь, а оно уже в крестьянских закромах. Противозаконного, однако, не говорили, толковали амбары так: всякий человек имеет право на произведенное его трудом, и возникает все из труда, и отнимать труд не позволено никому. Власти же ныне кормятся не трудом, а насилием, ловят рыбу сплошною сетью, едят ворованное, носят краденое, перелили печати на половники. А народ — как зерно на молотильном камне.

Экзарх Варнарайна пребывал в столице, араван — тоже, наместник предпочитал ничего не делать, мол, лежа в постели, не споткнешься. Смеялся:

— Мало ли какой вздор проповедуют? Горячей водой дом не сжечь.

Летом стало совсем плохо: древний ясень на горной дороге стал сохнуть второй половиной, на сосне вырос дынный плод, в горах выпал синий град, а в заводи Козий-Гребень изловили человека с крысиным лицом. Многие смеются, когда ответственность за такие вещи возлагают на власти, я же скажу так: если власти блюдут церемонии и вовремя прочищают каналы, то откуда быть неурожаю? Если при недостатке привезут зерно из других областей и не разворуют, а раздадут, как и положено — то откуда взяться голоду?

Наместник так бы и продолжал бездействовать, но осенью у него заболела пятилетняя дочь. Когда все усилия врачей изошли пустоцветами, тот в отчаянии позвал Рехетту.

— Ежели ты колдун, сделай так, чтоб она выздоровела.

Рехетта сказал:

— Ежели ты в течение десяти дней извергнешь обратно награбленное и принесешь покаяние государю и небу — девочка выздоровеет.

Через десять дней девочка умерла. Наместник приказал доставить к нему Рехетту и стал кричать:

— Это ты ее убил!

— Напротив, — отвечал пророк, — Дерево не отнимает тени даже у тех, кто пришел его срубить. Мереник продлил жизнь ребенка на десять дней, чтоб ты покаялся в ереси алчбы. Ты, однако, предпочел расстаться с ребенком, а не с награбленным.

Наместник, приводя в смущении присутствующих при сей сцене чиновников, стал кататься в отчаянии по полу, а потом набросился на пророка с плеткой.

Секретарь Хариз стал подыскивать причину для ареста пророка:

— Арестуешь, как колдуна — засмеют. Арестуешь, как бунтовщика, так интриганы при дворе скажут: «В целое яйцо муха не залетит, довольный народ без повода не бунтует».

Нашли в цехе недостачу и посадили по ложному обвинению.

Теперь мы расскажем о человеке по имени Бажар.

Когда Падашна стал экзархом и наместником Варнарайна, Левый Орх так рассердился, что размыл Медвежью Дамбу. Новый наместник первым делом согнал людей на ее починку. Дамбу сооружали местные крестьяне и сосланные государственные преступники. Чиновники речного бога, то бишь малярия и лихорадка, трепали людей, воспротивившихся воле Левого Орха, а чиновники бога земного разворовали припасы и заполнили ведомости ложными цифрами. Выяснилось, что людей не хватает. Тогда донесли, что варвары из местного военного поселения хотят отложиться от ойкумены, и забрали всех варваров на строительство дамбы. Кто мог — бежал, кто не мог — помирал. Государственный преступник Бажар, бывший чиновник, алом по происхождению, утек в заброшенные рудники с двумя десятками соплеменников и стал грабителем. Грабил он, однако, лишь тех, кто сосал кровь народа, и пояснял свои действия следующей запиской: «В вашем доме — горы и сундуки… Разве не ясно, что такое богатство добыто нечестным путем? Почему же не раздать его нуждающимся?»

Увы! Плохо, когда государство не может найти людям талантливым подобающего применения!

Узнав об аресте Рехетты, Бажар и послал наместнику записку: не выпустишь праведника — изловлю тебя и вырежу твое сердце. Наместник переполошился, перебрался с семьей из загородной усадьбы в Верхний Город а в усадьбу вызвал людей из охранных поселений.

Наутро подлетают к усадьбе молодцы в желтых куртках. Впереди — удалец в кафтане с голубой каймой, руки — как корни имбиря, скулы — как сучья, протягивает бумагу с печатью:

— Мы — из поселения Черепаховый-Яр. Предписано: охранять усадьбу.

Только растворили ворота: охранники сбросили желтые куртки и оказались людьми Бажара… Нагрузили телеги, согнали крестьян из соседних сел:

— Забирайте остальное!

Наместник, узнав обо всем, положил руку на сердце и упал без чувств, Так Бажар исполнил свое обещание — сердце наместника оказалось в сундуке с золотом.

После этого Рехетту обвинили в связях с разбойниками и предписали казнить. Для воспитания народа казнь назначили на день Куюн. В это время в Варнарайне начинается весенняя ярмарка. Торгуют всем позволенным: предсказаниями, снами, судьбою, советами, талисманами, праздничными игрушками, и многим недозволенным, иногда даже маслом и рисом. В обычае также гадать о судьбах года. Крестьяне собрались на ярмарку отовсюду: кто просто поглазеть, а кто надеялся после казни достать кусочек святого — это очень помогает урожаю.

Надобно сказать, что судебная управа в Анхеле изнутри уклонялась от предписанного образца, и венец на главе Бужвы поблек. По форме было все как полагается: управа, за управой — сад, подобный Небесному, в саду озеро — око Парчового Старца, в середине ока двойной зрачок алтаря, на берегу малый храм и казенное жилье для судьи.

Судья, однако, жил в Нижнем Городе, в доме, записанном на имя жены, а из жилых покоев и малого храма устроили баню. Баня эта была особого рода: с девушками, большей частью из тех, кто приходил ходатайствовать за родственников.

Девицы эти впоследствии показывали следующее:

В ночь накануне казни господин Хариз и судья, и другие веселились в бане. Известно: первую чашу пьет человек, пятая чаша пьет человека… И вот, когда уже и пятая, и шестая чаша были выпиты, одной девице, Шайме, показалось, что каменный Бужва с островка не так на нее смотрит. Она стала драть со стены шитый бисером покров, норовя им прикрыться от Бужвы, и заплакала: