Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег) Страница 8

— Надо предупредить заставы. Поможешь мне? — пограничник, морщась, взглянул на свои ладони: — Я теперь вроде как безрукий.

Ниоткуда вырос на снежной пустоши, присел на корточки Бокрин. Ястреб с Лэти соединили ладони.

— Я понял, что происходит, — сказал Ястреб.

— А что происходит?

— Смена государыни.

Бокрин смотрел из-под дремучих бровей. Сыпался с серенького неба снежок. В нем гордо воспарил ястреб, прорезали воздух соколиные крылья, мягко пронеслась сова… Огрузили ветви старой дички вороны, круглым блестящим глазом огляделась галка… Появились яркие кривоклювые не боящиеся зимы клесты… Заняли места пушистые голубые и зеленые шарики-синицы… Важно выпятили красные грудки снегири… Просияла алой шапочкой и штанами желна, куропатки выскочили из снега, расселись кругом черные глухари с малиновыми бровями. Птицы не кричали, не ссорились, не перелетали с места на место, просто замерли теплой радугой. А, услышав, что нужно, собрались и понеслись. Исчезли. Как не были.

— Я обещал не показываться в Кроме, — Ястреб метнул синий хмурый взгляд. — Но я приду в свой дом и спрошу с Ивки за вранье.

Лохматый выворотень-пень скручивался у Лэти внутри.

— Я — Гедд из ковена Кромы. Мне нужен палач, — мелодичным голосом произнесла ведьма.

Хаук разозленно выпрямился. Но прежде него Лэти шагнул к столу, протягивая руку за грамотой. Буковки прыгали перед глазами. Имен, как всегда, нет. Осужденных двое. Почему двое? Один — женщина. Подписано главой Кромского ковена Ивкой Крадок и бургомистром. Обычно такие дела решают без последнего. Злоумышляли, ворвались в дом… Лэти потряс головой, словно вытрясая из нее все нелепости и недосказанности норовящей скрутиться бересты.

— По вине ли плата?

— Присядь, палач.

— Не называй его палачом! — рыкнул Хаук. Гедд, не обращая внимания, вынула из складок плахты и крутанула по столу восковое яблоко. И Лэти провалился в комнату, освещенную зыбким огнем из приоткрытой печной дверцы. Движения, лица, роится толпа, оружие… Не Ястреб. Нет…

Облегчение было таким сильным, что Лэти едва не потерял сознание. И ненавидел себя за это облегчение. И за то, что предстояло. Вот только никто другой не мог за него это исполнить. Проводник отхлебнул вина из ведьминого кубка. Пальцы разжались, кубок разлетелся глиняными осколками на каменном полу.

— Он пограничник. Он не мог такого сделать.

Гедд посмотрела прямо на проводника, ее алые губы вздрагивали, и Лэти понял, что она смертельно его боится. Но она продолжала своим насмешливым голосом:

— Его девушку в Карачун изнасиловали и убили. Он теперь очень опасен. Да еще сговорился с… ведьмой, — она выплюнула это слово, будто не хотела ставить себя на одну доску с предательницей.

— Как?! — шагнул вперед командир. Гедд опустила глаза:

— Возле Рейвена, на кострах солнцеворота, убили ведьм. Мы разбираемся, что там случилось. Этот пограничник трижды виновен: он пробовал бежать от наказания, а еще обратил своего друга в птиц. Вы удовлетворены моим объяснением?

— Рейвен… к востоку от нас… я пошлю туда гонца. У нас было тихо.

Маленькая ведьма встала, спросила у Лэти:

— Ты готов послужить?

— Где осужденные?

Она указала на запечатанную сплетением дверь в боковушку:

— Там. Тебе надо подготовиться?

— Я сделаю, — сказал Хаук.

Лэти сидел напротив Гедд и смотрел в ее фиалковые глаза, как в зеркало, за которым находится дом с ответами на все его вопросы. Вот только, жаль, Лэти не может в него войти.

— Я видел лицо… в послании… мельком, — сказал он отрывисто. — Ответь: эти люди действительно хотели убить государыню?

— Дальше я сам, — Лэти поглядел на ровную границу, за которой синела Черта. Поправил котомку на плече и мечи в ножнах. Кивнул Хауку. Тот молча поворотил хрипящих коней. Пленники и палач стояли в месиве подтаявшего снега. Сплетения около Черты теряли силу, но, хоть руки и ноги осужденных не были теперь связаны, бежать они не пытались. И тоже молчали. По закону Лэти не имел права говорить с ними. Только ритуальные слова. Привычно перехватило горло.

— Сейчас мы пойдем туда. Не очень далеко. Там я возьму меч, ты — другой. Если убьешь меня — сможешь вернуться.

Осужденный пограничник (патлатый, мосластый и очень нелепый) сглотнул, у него хватило сил на насмешку:

— А к-кто-нибудь… в-вернулся?

— Нет, — серьезно ответил Лэти. — Никто. Если не сумеешь — попробует она.

Пленник пожал плечами. Некрасивая ведьма стояла, понурив голову, свисали вдоль бледных щек две растрепанные косы. Казалось, она даже не слышала произнесенных слов.

— Это — обязательно? — осужденный показал рукой на меч. — Н-нельзя… просто отвести нас на другую сторону?

— Нет никакой другой стороны.

Парень выказал крупинки удивления:

— Но я же… в-видел… дрался с… приходящим оттуда.

Теперь пожал плечами Лэти.

— Если, — продолжал пленник, — я все же тебя убью…

— Тогда ты сам станешь проводником.

— Палачом! — вдруг каркающе рассмеялась ведьма. — А я… я тоже? Кем я стану?!

— Ты просто уйдешь.

— Пустая!.. никто, — она забилась, упав на снег.

— Прости ее, — сказал пленник. Взял женщину на руки. И шагнул за Черту. Сразу сделалось жарко. Раскаленная синь ударила по зрению. А Лэти понял, что в этот раз обязательно должен спросить, за что двоим определено худшее наказание. Если, конечно, и они и, главное, он, сумеют преступить закон.

Патлатый пленник облизнул губы и совсем по-детски потер глаза.

— Можешь завязать, — сказал Лэти. Вынул и протянул рукоятями вперед «клыки»: — Выбирай, который тебе.

Паренек взял оружие и тут же уронил в песок, виновато поглядел на Лэти, на свои негнущиеся пальцы с посиневшими обломанными ногтями (Лэти помнил, как жестко и холодно охватывает руки сплетение — потом требуется долгое время, чтобы отошли), наклонился за мечом. И, сыпанув горсть песка палачу в лицо, тут же резко ударил плечом ему в подбородок. Насмешкой затухающему сознанию:

— Прости. Нам нужно выжить.

…Голова горела от жары и усталости. Лэти дохлым одеялом висел на чужих плечах, ноги, обутые в сапоги, бороздили стеклянистое раскаленное крошево цвета медного купороса. Сверху лежало бессолнечное небо. Язык заполнил пересохший рот. Слова сначала не получились. Еще больше согнувшись, носильщик выпутал свою голову из связанных рук проводника и перевалил того через колено, чтобы не опускать на песок. В рот Лэти закапала вода. Носильщик слишком быстро убрал баклажку и отер лоб.