Андрей Павлухин - Апофеоз синего будильника Страница 8

За день до этого:

Василий после отмеченного в местном баре дня рождения никак не мог оправиться от похмелья. Голова выдавала лишь:

Ну, где ж волшебный эликсир —Рассол или хотя б кефир?

Ответа Василий не знал и поэтому, запив отрытый где-то анальгин остатками сэма, завалился среди ржи на боковую.

В тишину, нарушаемую только храпом Василия, проникли чьи-то шаги — это доярка Люся шла очередной раз расслабиться на лоне природы (помастурбировать во ржи). «Даже лёгкий онанизм укрепляет организм», — думала Люся.

Завидев Люсю, Малютка тихо, но ревностно шмыгнула двигателем, процедив как сквозь зубы: «Конкурентка».

Люся устроилась поудобнее на своём привычном месте и предалась рукоблудству.

Малютка подкралась незаметно как (сравнение вырезано цензурой), хотя видна была издалека.

После Дормидонт по этому поводу написал очередной лирический шедевр, который записали в качестве эпитафии на надгробном камне Люси:

Доярка Люся лежала во ржиКомбайн «Малютка» стоял на межи.Тихо завёлся и тихо пошёл,Кто-то в хлебе груди Люси нашёл.

Через неделю дело полностью раскрыли, а Василия наоборот закрыли на 15 лет.

Смерть в песочнице

Пятилетняя Маша любила ковыряться в куче желтого, местами подмоченного котами песка, ограниченного прогнившими деревянными бортиками. Песочница размещалась во дворе между домом № 130 по улице Зои Космодемьянской и старой двухэтажной лачугой, окна коей местами были заколочены, а местами отсутствовали. Двенадцатиуровневый монолит из красного кирпича (там жила Маша) высился чуть в стороне, сразу за сто тридцатым. Он, безусловно, доминировал над окружающей местностью, чем Маша и гордилась.

В тот злополучный вечер она по обыкновению лепила куличики из песка, руководствуясь своей убогой фантазией и пользуясь синим ведерком без ручки. Ничто не предвещало беды.

— Здравствуй, девочка.

Маша не сразу разглядела в сгущающихся сумерках свою собеседницу. Это была тумбочка, двойник тех, что стояли у них в садике. Поэтому Маша расслабилась — разговаривать с чужими тумбочками ей не запрещали.

— Здравствуйте.

— А что ты здесь делаешь?

Рта у тумбочки не было, и Маша никак не могла понять чем та разговаривает.

— Куличики леплю.

— А мама тебе до скольких гулять разрешила?

— До девяти.

— Сейчас пять минут десятого. Непослушный ребенок. — Тумбочка угрожающе надвинулась.

Маша закричала.

Олег вылил в себя содержимое стакана и занюхал волосами Никифора. В мыслях он пробовал восстановить цепь событий, приведших его в эту комнату. Все началось неделю назад, ночью, когда он затаскивал пьяного Славу Скугарева в окно третьего этажа Общежития по улице Ветеранов. Доблестного рыцаря ждала его девушка, не просто ждала, она искренне волновалась за судьбу героя. Слава цеплялся за кишку пожарного шланга, Олег и Никифор тащили его наверх. Неожиданно руки Скугарева разжались, и студент отправился в свободное падение, впрочем, прерванное поверхностью земли. Все, кто находился в комнате, подбежали к окну. Никифор схватился за голову: «Человека убили». Безжизненное тело Скугарева пребывало в покое несколько минут, затем встало и пошло, держа курс к автобусной остановке. Цели и задачи тела остались непостижимы…Спустя неделю выселенный из общаги Скугарев объявился вновь. На сей раз он попытался проникнуть в цитадель через зарешеченное окно мужского туалета на первом этаже. Ситуация осложнялась тем, что правая нога святотатца была загипсована. Тайное окно открывали, как всегда, Никифор и Олег. Несмотря на строгую конспирацию, проникновение обнаружила вахтерша Феликсовна, вознамерившаяся отнять у злодея костыль. Скугарев стал обороняться и в ходе неравной битвы дважды огрел Феликсовну упомянутым костылем по голове. Потеряв ориентацию, вахтерша покинула туалет и вызвала милицию. Скугарева скрутили и увезли, его соратники чудом спаслись. Некоторое время их искали, затем попросту выселили, пополнив ряды бездомных.

И вот Олег сидит здесь, пьет водку, ждет отчисления и вырабатывает планы тайного возвращения в лоно интерната.

На улице раздался крик.

— Кричат, — сказал Никифор.

— Дети, — добавил Олег.

Они спустились по скрипучей лестнице, рискуя переломать ноги, и выбежали из подъезда.

Крик повторился. Истошный вопль первобытного ужаса.

— Во дворе. — Понял Олег.

Студенты обогнули полумертвое здание бывшей швейной фабрики и оказались на детской площадке. В песочнице что-то хлюпало и хрустело, надвинувшаяся тьма не позволяла рассмотреть, что именно. Никифор попятился. Влажное чавканье прекратилось, студенты ощутили движение. Вынырнувшая из тучи луна осветила окровавленную тумбочку с выдвинутой шуфлядкой.

— Ко мне, — приказала тумбочка.

— Это она! — хрипло шепнул Никифор.

Луна исчезла.

— Непослушные, — ласково молвила тумбочка.

— Бежим! — Заорал Олег.

Но было уже поздно.

Встреча

Воскресенье. К гнездиловской ночной Мекке шёл необычный посетитель, неумело маскирующийся в тени редких деревьев под обычного прохожего. Но этому мешал его огромный кривой нос и хромающая походка. По этой причине малочисленные уличные прохожие с «горящими с утра трубами», шарахались в стороны, принимая его за лицо кавказской национальности.

Некто неспешно отварил дверь пункта своего назначения. Его взору представилась картина: среди груды пустых бутылок лежала странная булка хлеба. «Чем только не закусывают в этой дыре», — подумал хромой. Неожиданно «закуска» повернулась и нечленораздельно прокричала: «Бутылку горелки и два огурца».

— Эй, полубатон, где хозяин? — поинтересовался «кавказец».

— А ты, собственно, чьих будешь, финская сантехника?

— Все мы дети Иеговы, уважаемый.

До смутного, пропитанного алкоголем мозга ББХБ стали доходить некие странные мысли и ассоциации. Где-то он уже видел этого кривоносого и хромого, но вышел он не из маминой спальни, и это настораживало. Вдруг он вспомнил кричащую надпись «Внимание. Розыск!».

— Мойдодыр?

— Круглый?

Дальше следует сцена банального братания, сопровождающаяся пафосом и помпезностью бросания понтов по поводу своих достижений в карьере и личной жизни.

— Ты, поди, тут уже неделю не просыхаешь, — констатировал Мойдодыр. — А на твоей территории орудуют братки из Питера или Москвы.

— Кто? Порву! Пущу на полуфабрикаты.