Иван Петров - Томчин Страница 82

Мог бы, кстати, там резервы пособирать. Очень отвлекает от напрасных переживаний. Ладно, не маленький, найдется.

За то время, пока мы с моими дивизиями добывали победу тяжкими изматывающими переходами, зарабатывая боевые мозоли на пятках и иных деликатных местах, трущихся о седло, наша прочая братия, разосланная по городам и весям, тоже старалась внести свой посильный вклад. В основном, вклад вносился путем изъятия со встреченных городков и поселков городского типа ежегодного налога, приготовленного для сдачи в хорезмшахскую казну. Желательно в твердой валюте, но — и прочее барахло тоже принималось. Налог уплачен — далее все вопросы только к нам. Если будут вопросы. Нам тоже надо на содержание войск, а поскольку других, кроме наших, войск не видно, то все нам, а хорезмшаху — кукиш.

Инцидентов практически не было, всей этой мелочи все-равно, кого кормить, главное — чтобы жить не мешали. В качестве расписки оставляли сломанные трудолюбивыми руками горожан городские укрепления. Гарнизонов не оставляли, народа не хватало катастрофически. Общими усилиями и своим хорошим поведением собрали целых три дивизии местного ополчения, которые с энтузиазмом, достойным лучшего применения, жадно посматривали по сторонам, выискивая бреши в обороне укреплений бывших коллег. Оставлять на местах их просто не решались, боялись, что совместят полицейские функции с карательными, а это почти наша страна. Поэтому выглядело все — как обычно. Не было монголов. Был монгол и — нет его. Ну, кто постарался, те заметили. Другое дело в городах, где засели гарнизоны. С этими каждый справлялся в меру сил и наличия талантов.

Самая монгольская работа выпала на долю Чагатая и Октая. Тарс, Ташкент и Нур сдались без боя. Чуявший свою вину Отрар заперся и не дышал. Пятьдесят тысяч кипчаков-канглов, присланных в качестве гарнизона Теркен-хатун, дружно замерли на вдохе. Тут дыши — не дыши, а города, где были убиты послы, считаются у монголов "черными городами". Все предатели и нет им пощады.

Так что, можно друг друга не пугать, это правда. Был в караване мой личный посол. И, в конце концов, чем сказки на ночь друг другу рассказывать, можно было покинуть город. Пока монголы не подошли. А когда подошли — пришлось уже грязью, камнями и прочей дрянью заваливать городские рвы. Тем, кто далеко не ушел, в городских предместьях остался. Все на работу против черного города! Раньше кончим — раньше по домам пойдем.

Китайцы подошли? Все на помощь китайцам! Собираем, расставляем, переставляем. Ну, как всегда. А кто трудиться не любит и воевать привык — на помощь своим братьям. Две местных дивизии штурмом стен и ворот периодически занимаются, им пополнения завсегда нужны. За пять месяцев осады народ пообвык и втянулся. Всем уже этот Отрар поперек глотки встал. Энтузиазм возник, соревновательность. Стокгольмский синдром в действии. Братство по оружию у штурмующих, даже — если за стенами твой родной брат засел. Для обеих сторон никаких тайн не осталось. Они знали, что их убьют, а мы знали — как. В общем, они бы там вообще переженились и внуков общих завели, но тут поступила информация о взятии мной Бухары, осада закончилась и начался штурм.

Хайдар-хан бился даже после падения города и, уже безоружный, швырялся камнями. Был схвачен и переправлен ко мне для допроса. Судьба остальных была менее печальна. Гарнизон канглов, пытавшийся напоминать о своих общих корнях с кочевниками-монголами, перебили весь. Уцелевшие горожане, после небольшой передышки, приступили к разборке своего города. Контроль осуществляли их бывшие соотечественники, не желавшие, чтобы такое когда-либо повторилось в их жизни. Прониклись. Не будет Отрара больше. Хайдар-хан рассказал все о Теркен-хатун. Потом он умер. Он уже сам хотел. А умер так, как этого хотел я.

Корпус Чагатая и Октая выдвигается к Самарканду, на встречу со мной. Выжившие отрарцы идут с ним, будут рвы засыпать в Самарканде. Их никто не простил.

Даже их ремесленников к нам в Монголию переправлять бесполезно. Перебьют по дороге.

А ведь весна на дворе. Наш путь лежит через долину Зеравшана и — уже ничем не напоминает "Пыль" Киплинга. Скорее, "Путь далекий до Типперери" — ее и мурлыкаю. Сады перемежаются огородами, огороды сменяются полями. Свежий ветерок обдувает голову. Хорош-шо. Курортные места: дачные дома и небольшие крепостишки напомнили пейзажи по Приморскому шоссе в сторону Зеленогорска. Через каждые двести-триста метров очередное бунгало, где вкушает райское наслаждение новый бухарец, даже не проявивший интерес к происходящему невдалеке. А зачем? Хорошие жены, хороший дом — что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость? Даже завидно. Наша разведка, заскакивая, все-таки поставила хозяев в известность о событиях в мире и сейчас, проезжая мимо, наблюдаю череду искательных рож, выглядывающих тут и там. Пара дачных участков, как сообщила разведка, оказывает сопротивление досмотру, там я уже никого не увижу, будут заметно отличаться от этой идиллии, тишины и покоя. Наверняка, у них даже павлины имеются. Верещагина на вас нету, морды.

Здесь мне пришлось вернуться. Как же я не люблю возвращаться, примета плохая. Но — пришлось. Бухара сгорела. Для взятия Самарканда мне потребуются все войска, до которых смогу дотянуться. Я не оставлял гарнизона. Потом, когда все уляжется, сформируем, с большой долей участия местных, временные власти, а пока все так зыбко — обойдутся без нас. Недальновидно поступил.

Часть бухарцев, ощутившая свою близость к новой власти, сразу после нашего ухода кинулась пополнять похудевшие кошельки за счет имущества, утратившего своих хозяев в это лихое время, а может — и просто, за счет соседей, не способных организовать отпор. Сутки после нашего ухода в городе шли грабеж и резня, а потом начался пожар и деревянный город сгорел. Я приказал выгнать из него всех уцелевших и провести сортировку. Ремесленников, которых смогли определить, отправил в Монголию. Те, на кого указали, как на виновных в грабежах и убийствах, пойдут засыпать рвы в Самарканд. Остальным приказал расселиться в пригородах.

Кстати, только сейчас вспомнил про Насреддина. В Бухаре его не оказалось, никто даже не слыхал о таком возмутителе спокойствия. Вряд ли его прятали от меня. Непременно назначил бы в городскую администрацию и, отогнав подальше всех, чтобы не видели, посчитал бы за честь пожать ему руку. Ну, или обняться по-братски, как здесь принято. Несколько видоизмененные сказки о нем рассказывал сыну и внукам. Имя сохранил неизменным. Попадись он им — никто не тронет, сами будут охранять. Вообще- то: Наср-эд-дин ходжа или Насир-эд-дин, так должно быть правильно и, даже не "эд", а "аль", но — это совсем никуда. Ладно, жаль, что его нет. Наверно, народная легенда.