В конце пути - Норт Клэр Страница 9

Чайная жестянка – нелепая обуза, привязанная к рюкзаку. Две пары перчаток, вкус сушеного мяса во рту.

Свен еще раз кивнул и, злобно глядя в сторону фьорда, начал спускаться.

– У меня есть кое-какие соображения, где искать.

Белые небеса, белая земля. Наверное, Чарли со Свеном летели; наверное, они были белыми чайками, или нет, белыми червями и корчились на снегу. Есть такие черви, смутно припомнил Чарли, черви, которые живут в снегу и растворяются в солнечных лучах, тают с приходом лета.

Чарли со Свеном пошли по краю фьорда, вдоль границы между льдом и камнем, пошли по каменной стороне, и здесь скрежет, гул, треск, шорохи и глухие удары стали такими громкими, что они заглушили бы любое подобие беседы, даже если бы путники ее вели. Внезапно в ледяном потоке что-то раскололось, рухнула целая гора, Чарли подпрыгнул – бомба? вулкан? – завертел головой, но ничего не увидел, Свен остался совершенно невозмутим.

Как-то раз Чарли показалось, что он потеет, и ему тут же стало страшно, он представил, как пот на затылке замерзает в ледяную корку, и все, мгновенная смерть, – однако Чарли жил дальше, а пот, если и был, то не замерзал. В другой раз путники встали попить, поесть сухого мяса да рыхлых безвкусных батончиков, и тут Чарли ощутил, что ему холодно, что его колотит, притом сильно, и он вопросительно посмотрел на Свена – нормально ли это? Тот отреагировал спокойно, поэтому Чарли решил, ну и пусть себе зубы стучат, и побрел за Свеном дальше, а зубы постепенно стучать перестали.

Когда солнце повисло низко – но не село, нет, – Свен объявил:

– Тут сделаем лагерь.

Поднимался туман, быстро густел – легкая серая дымка торопливо ползла вверх, заволакивала вечное солнце.

Чарли скинул со спины рюкзак и чуть не упал.

Подо льдом, который на глазах исчезал в серой мгле, кипела настоящая промышленная работа: гибли и таяли рабы-кристаллы, возводились фабрики, рушились кафедральные соборы, и земля дрожала от этой бурной деятельности.

– Так, – твердо заявил Свен. – Ботинки не снимай. Захочешь в туалет – оставь рюкзак здесь, а к нему привяжи веревку. Не броди, не выходи на лед. В прошлом году один человек помер в десяти шагах от собственной двери, потому что не смог отыскать ее в тумане.

Ботинки Чарли не снимал и всю желто-белую ночь то и дело резко просыпался, уверенный, что он вообще не спит, а значит, и не просыпается.

Глава 19

На второй день пути Чарли взглянул на часы и с изумлением увидел, что сейчас только шесть утра. Пока он не-спал, туман растаял, и когда Чарли напряг мозги, он припомнил, как пробудился от своего не-сна и заметил исчезновение тумана, только, наверное, то был обман, наверное, Чарли просто воображал пробуждение, ведь он опять брел при свете дня.

Идешь-идешь по однообразному миру, слева ломающийся лед, справа камень. Чарли вновь посмотрел на часы и испытал потрясение – половина десятого! – а через несколько часов оказалось всего без четверти десять. После этого проверка времени стала навязчивой идеей. Он с ужасом обнаружил, что с очередной проверки миновало шесть минут, хотя Чарли точно брел целый час. Затем куда-то пропало три часа, а Чарли задремал на ходу и ничего не заметил. Эти удивительные метаморфозы, думал Чарли, определенно скрывали нечто важное, некую причудливую концепцию времени, таили в себе ответ на надоедливый детский вопрос. «Мамочка, что такое время?» – зудел какой-нибудь местный малыш в одной только вязаной шапочке да рукавицах на длинной резинке и слышал: «Вот оно, время, дитя, вот оно – живет здесь, где ничего не меняется, где лед возник после извержения Кракатау; бреди здесь хоть веки вечные, вокруг будут лишь белизна да шум».

Немного погодя Свен велел:

– Дай сюда эти чертовы часы.

То были его первые слова за весь день. Чарли открыл рот для возражения, посмотрел Свену в глаза, молча отдал часы – и едва не зарыдал от облегчения.

У кромки льда, где мир трещал и хрустел, Чарли оторвался от внимательного созерцания пустоты, от ходьбы-ходьбы-ходьбы, поднял голову и на вершине хребта заметил пятерых человек, шествующих в обратную сторону. Они носили сверхпрочные зимние ботинки на толстой подошве и пояса с ледорубами, кошками и флягами; тащили большие рюкзаки защитного цвета, туго затянутые лямками на плечах и животе. На руках у всех имелись перчатки, а на двух головах из пяти – шапки. Из оставшихся троих двое были блондинами, а еще один – жгучим брюнетом. Другая одежда отсутствовала. Незнакомцы помахали. Чарли помахал в ответ и посмотрел на Свена – видит ли тот их, или у Чарли галлюцинация? Свен поднял руку, приветствуя туристов, но вежливо отвел от них взгляд.

Потом у кромки льда нашелся рюкзак, похожий на рюкзаки Чарли и Свена. Мудрый Свен присел, поворошил содержимое находки, цокнул языком и заключил:

– Рюкзак Уле.

– Почему здесь?

– Уле, должно быть, его бросил. Тут еда, питье, компас…

Чарли промолчал. Ноги в ботинках, похоже, расплющило. Когда он снимет обувь, то наверняка увидит ступни без костей – отбивные с заплатками кожи. Чарли взглянул вперед, на подвижный скрежещущий лед, затем назад – и там вдруг узрел бледного всадника на белом…

Чарли моргнул, потряс головой – нет, не узрел, конечно. Не узрел, и все тут.

– Пошли, – отрывисто приказал Свен и рванул вдоль ледяного фьорда.

Чарли помедлил, посмотрел на брошенный рюкзак. Тот почему-то вызывал мысли то ли о мусоре, то ли о крушении надежд, и Чарли решил его подобрать, но Свен рявкнул:

– Не тронь!

Чарли оставил рюкзак в покое и поспешил следом.

Гренландец, который до этого уверенно брел по пустынной земле, теперь ускорял шаг. Лицо у Чарли горело, легкие саднило от холодного воздуха, а путники все пробирались вдоль ворчащего глетчера, почти бежали по белесому грязному крошеву, лезли на скалы, где иногда расцветали тощие белые цветочки, но обычно ничего не выживало. Однажды Чарли увидел что-то над головой – кажется, хищную птицу – и стал гадать: интересно, она ест только свежее мясо или не брезгует и разложившейся человечиной? Затем ему померещился белый медведь, и Чарли едва не закричал Свену «смотри, смотри», но тут «медведь» – горбатая ледяная глыба – на глазах у Чарли раскрошился в пыль.

Он налетел на какую-то стену, да-да, на твердую стену, и начал переставлять ноги обдуманно, осторожно, поднимать и опускать их усилием воли. Когда шагать наконец стало проще, его затопила легкость, захотелось бежать, хохотать, веселым щенком прыгать вокруг медлительного Свена. На минуту Чарли ощутил себя бессмертным, неуязвимым и тут же понял, что он в опасности, и испытал восторг. Чарли мог упасть, мог замерзнуть, оголодать, поскользнуться, заплутать, и это его восхищало, будоражило, ведь он вестник Смерти, предшественник, а Смерть ни в коем случае не придет за своим вестником так рано, а значит, он, Чарли, заговорен, неуязвим.

Осмелев, он чуть не засмеялся в голос, выпрямил плечи, переступил с ноги на ногу и сразу же потерял опору, рухнул на спину, дыхание перехватило, затылок впечатался в рюкзак, в шее хрустнуло, а Свен повернул голову и внимательно посмотрел, и смущенный Чарли переполз на четвереньки, встал и покорно заковылял дальше по снегу.

Солнце едва коснулось горизонта – что это здесь означало? – и вновь поползло вверх.

Сила, тепло и мысль угасли, Чарли позабыл о своем бессмертии и вновь вспомнил о вечной ходьбе. Лед стал другим, теперь было меньше пирамид и шпилей, их сменяли невысокие волны из старого скристаллизовавшегося снега, фьорд рос вширь и вглубь. Внезапно Свен замер, встал на колени у снежной кромки и произнес:

– Там!

Чарли – ноги дрожат, руки дрожат, на плечах борозды от лямок рюкзака – посмотрел и увидел след от ботинка, один-единственный едва заметный отпечаток в том месте, где снежной толщины хватило, чтобы сохранить о нем память.