Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьёв Константин Сергеевич Страница 9

Скрип, шелест… На какой-то миг собственный кабинет показался ему меньше обычного. Крошечной каютой в чреве большого корабля. Корабль, море, течения… Покойный мистер Олдридж, кем бы он ни был, верно понимал суть мироздания — миром правят не волны, а течения. Сокрытые в толще бытия движения сил, для которых косный человеческий разум еще не скоро придумает подходящие названия.

Лэйд усмехнулся — не открывая глаз, самому себе.

Возможно, мне и в самом деле не повредит небольшая морская прогулка, подумал он. Пока я не рассыпался, как забытый в углу лавки мешок с крахмалом.

— Рассказывайте, — отрывисто приказал он, открывая глаза, — И поверьте, в ваших же интересах сделать так, чтобы рассказ был покороче.

***

Крамби не стал рассыпаться в благодарностях, лишь кивнул. Похвальная сообразительность для человека столь юного возраста.

— Дайте подумать… Все мысли смешались в кучу, очень уж многое навалилось на меня за последнюю неделю. Итак… Среда! Да, все началось в среду. В прошлую среду. В тот самый день, когда скончался наш бедный мистер Олдридж.

— Выкладывайте как вам будет удобнее, — отозвался Лэйд, не пытаясь изображать тактичность, — Мне не нужны ни художественные детали, ни сантименты. Только обстоятельства и факты. Я весь во внимании.

Крамби несколько раз кашлянул. Видно, тоже ощущал сухость в горле, одолеть которую не помогли бы даже два галлона лимонада.

— Едва только мы в Конторе узнали страшную новость, как тотчас отправились в «Восточный Бриз», к гостинице, которую занимал мистер Олдридж перед… последние годы. Тело уже увезли полицейские, нам же досталась не менее тягостная работа — разбирать его бумаги. У мистера Олдриджа была уйма старых бумаг, которые дубина Госсворт хранил вперемешку, без всякой сортировки, поэтому повозиться пришлось изрядно. Кстати, именно среди этих бумаг я нашел то самое письмо мистера Олдриджа, которое показал вам. Он написал его несколько месяцев назад, но то ли не решился отправить его, то ли позабыл. Последнее время он был немного…

— Да, вы говорили, — буркнул Лэйд, все еще досадуя на себя, — Однако на вашем месте я бы уделил больше внимания не его писулькам, а его завещанию. С ним-то все в порядке?

Крамби вскинул на него глаза.

— Почему вы спросили про завещание, мистер Лайвстоун?

Лэйд поерзал в кресле, ощущая себя не вполне уютно. Он и сам толком не знал, почему.

— Свои познания по части юриспруденции я обычно черпаю из дешевых пьес по пенни за билет. И если что-то и успел усвоить, так это то, что стоит только какому-то богачу отдать Богу душу— обыкновенно это происходит между вторым и третьим актом — как вокруг его завещания разгораются нешуточные побоища. А только его потеряют, как все состояние тут же переходит в руки какого-нибудь мерзавца, обожающего курить французские папиросы, носить монокль и прятаться за кулисами.

Крамби улыбнулся, но несколько неуверенно, лишь едва искривив губы.

— Мистер Олдридж был обстоятельным джентльменом, его завещание было в полном порядке. Наш юрист, Синклер, нашел его небезукоризненным, но абсолютно верным и имеющим законную силу.

— Ему виднее, — согласился Лэйд, немного остывая, — Сам-то я не разбираюсь в документах сложнее рецепта медовых коврижек… Валяйте дальше.

Крамби достал из кармана пиджака носовой платок. Не батистовый, как отчего-то ожидал Лэйд — муслиновый, и стал комкать в пальцах.

— Я немедля отправил человека за нотариусом, чтобы в его присутствии вскрыть сейф мистера Олдриджа. Это был Фринч, наш курьер. Расторопный малый, и прекрасно управлялся со служебным локомобилем. Ехать было недалеко, всего три или четыре квартала, но преодолеть это расстояние мистеру Фринчу было не суждено. На углу Ламанон-стрит и Уоллис его локомобиль столкнулся с тяжело груженой телегой на скорости сорок миль в час[3].

— Давно пора запретить лихачам на локомобилях носится по городу на такой скорости, — проворчал Лэйд, — Помяните мое слово, скоро обычному человеку уже опасно будет высовывать нос на улицу, чтобы не угодить под очередное громыхающее чудовище…

Пальцы Крамби стиснули платок.

— Авария была страшной, неотвратимой, как роковое столкновение «Фаворита» с «Гесперой» в пятьдесят четвертом[4]. Фринч, по счастью, выжил, но… — Крамби опустил глаза, — Я распорядился выплачивать ему пожизненную пенсию в сто двадцать фунтов в год, но, положа руку на сердце, не уверен, что это принесет ему хоть какое-то облегчение. Позвоночник переломан в трех местах, многие прочие кости раздроблены. Руки, ноги, челюсть, таз… Помилуй нас Господь от чего-то подобного. Его лечащий врач, очень оптимистично настроенный джентльмен, считает, что Фринчу повезет, если после дюжины операций он будет в силах по крайней мере переворачиваться с одного бока на другой без посторонней помощи.

Лэйд помрачнел.

— Сила, противостоящая вам, именуется самонадеянностью, — проворчал он, — Весьма неприятная штука, спорить не буду, вот только ничего рокового или необъяснимого она не несет. Впрочем, вполне могу понять вашу тревогу. Смерть мистера Олдриджа, наверно, и так не лучшим образом отразилась на вашей компании, а тут еще и автокатастрофа в тот же день…

Крамби удрученно кивнул.

— Мы, финансисты и промышленники, гордимся тем, что держим голову в трезвости и полагаемся лишь на цифры и холодный рассудок, но если начистоту… Вы не поверите, сколь многие в нашей среде верят в суеверия, которых постеснялись бы даже их бабушки, или приметы, столь нелепые, что не провели бы и ребенка.

Лэйд хохотнул.

— Уж мне-то можете не рассказывать! В Хукахука ни один лавочник не отопрет лавку в понедельник утром, не потерев серебряным пенни косяк на удачу, и не станет стричь бороду, когда идет дождь. Кроме того, крайне не рекомендуется, чтобы выписанный счет оканчивался на цифру тринадцать, а один мой приятель утверждал, что никогда не продает рыжим растительного масла, уж не знаю, какой знак ему в этом виделся…

— Да, это я и имею в виду, Крамби осторожно кивнул, — Смерть мистера Олдриджа и так крайне скверно на всех нас подействовала, но два несчастья в день… Многие сочли это дурным знаком. Мы еще не знали, что ждет нас в пятницу, до нее оставалось еще два дня.

— Ну и что случилось в пятницу? Перепутали корреспонденцию? Поздравили вдовца с счастливым браком? Выписали премию не тому клерку?

— Мисс Киннэрд потеряла лицо.

Лэйд приподнял бровь.

— Кто это такая? И почему меня должен интересовать ее моральный облик?

Крамби сложил смятый платок и положил его обратно в карман. Так осторожно, будто боялся причинить ему боль.

— Потому что она потеряла лицо в самом прямом смысле этого слова, мистер Лайвстоун.

— Простите, я не…

— Мисс Киннэрд — это моя секретарша. Точнее, была ею, пока не… Два дня спустя после кончины мистера Олдриджа она поливала цветы в кабинете и высунулась в окно с лейкой. Она не знала, что верхняя фрамуга, по чьей-то рассеянности закрепленная недостаточно прочно, захлопнется под резким порывом ветра, вытряхнув из себя оконное стекло. Как и того, что это стекло рухнет вниз, точно лезвие гильотины, угодив аккурат ей на лицо.

Лэйд ощутил, как препаршивейшим образом заскребло что-то в желудке.

— Ах, дьявол…

Крамби поднял на него глаза. Покрасневшие, они в то же время выглядели обесцвеченными, как выстиранные много раз простыни.

— Может, мисс Киннард не была самой лучшей секретаршей на свете, — тихо произнес он, — но она не заслуживала такой участи. Никто на свете не заслуживал.

Лэйд засопел, опершись локтями о стол. Обычно это придавало ему уверенности — стол был массивный, тяжелый, из той эпохи, когда мебель старалась походить на боевые корабли, а не на легковесные изящные конструкции, поражающие воздушностью форм. Этот стол многое выдержал, как выдержал и вес самого Лэйда, отозвавшись лишь коротким недовольным скрипом.

— Будет вам, мистер Крамби… — проворчал Лэйд, — Случай, конечно, крайне неприятный, даже трагичный, но…