Сказки нового Хельхейма - Фрай Макс Страница 9

– С них и начнём, – заключает Георгий. – А потом посмотрим, какие ещё города остались в Таисином списке, и прикинем, как туда добираться. Теоретически, ничего невозможного нет. Не вся территория Тьмы открыта для сидов Ирали, но туда, где есть кто-то из наших, мы точно как-нибудь да пройдём. Так что давайте делить территорию. Сверим свои маршруты со списком и прикинем, кто за кем может прямо сейчас пойти.

– Это правильно, – соглашается Даха. – Хороший подход. Но есть кое-что поважнее.

– Важнее маршрутов? Что?!

– Во Тьме уходящие ничего не помнят о доме; в лучшем случае, какие-то отдельные эпизоды, да и то уверены, что это всего лишь сны.

– Ну естественно, они ни черта там не помнят, – перебивает её Георгий. – Но дома вспомнят, как миленькие; по крайней мере, все до сих пор вспоминали, когда их приводили из Тьмы.

– Дома-то вспомнят. Но домой ещё надо прийти. А предложение незнакомца срочно всё бросить и вернуться домой, мягко говоря, не вызовет энтузиазма у нормального человека из Тьмы. Дядя Люсьен как-то раз мне сказал, что провести уходящего из Тьмы в Ирали не проблема, проблема – уговорить.

– Вот я тоже об этом думаю, – подхватывает Исайя. – Как их уговаривать? Они же слушать не станут, сразу пошлют подальше. И что тогда? Я не сторонник насилия, но единственное, что мне приходит в голову – оглушить, усыпить, на худой конец, напоить. Как ты думаешь? – он вопросительно смотрит на Таис Михайловну. Так вообще можно с людьми поступать?

– Да чего меня спрашивать, – хохочет Таис Михайловна. – Я всегда за насилие! Только учти, жертва может и сдачи дать.

Исайя смущённо разводит руками – дескать, сам понимаю, что драчун из меня так себе. Исайя в свои почти сорок лет выглядит как подросток: в нём роста чуть больше полутора метров и веса хорошо если полсотни кило.

– Так вот, – говорит Даха. – Есть пара приёмов, которые в прошлый раз многим жизни спасли. Во-первых, хлеб и вино. Не ко всем, но ко многим возвращается память о доме, если дать им наших вина, или хлеба. Сыр, колбаса, конфеты и прочее, вроде, не помогают. И крепкая выпивка – тоже не то.

– Отлично! – радуется Исайя. – Так уже проще. Выпить я кого угодно уговорю!

– Ещё украшения, – продолжает Даха. – Особенно кольца; понятно, что не какие попало, а только те, которые человек здесь носил. Дядя Люсьен говорил, ещё нательное бельё отлично работает, но поди уговори кого-то надеть непонятно откуда взявшиеся застиранные трусы! В общем, с бельём, по-моему, нет смысла возиться, а вот кольцо стоит попросить у родни. Но лучше всего получается, когда за уходящим во Тьму приходит кто-то знакомый; в идеале – родственник, или друг. Поэтому, у кого есть знакомые среди уходящих, застрявших во Тьме, идите за ними сами, так будет верней.

– Бесценная информация, – одобрительно кивает Георгий. – Почему ты раньше мне не?..

– Ну так ты не спрашивал. Да и с чего бы. Кто вообще мог подумать, что байки дяди Люсьена о далёкой войне на нашем веку снова станут полезными практическими инструкциями? Счастье, что он в последние годы стал такой разговорчивый. И часто ужинать к нам с отцом приходил.

– Ева говорила, что во Тьме ничего обо мне не помнит. Даже намёка! – Эл чуть не плачет, или даже не «чуть». – Но правда, замуж не выходила, хотя её звали. Говорит, всегда объясняла себе, что семья мешает художнику, поэтому ей не надо. Но на самом деле, она так не думала. Лично знала множество исключений. Просто чувствовала какой-то необъяснимый внутренний запрет. Как думаешь, это считается? Или нет?

– Да точно считается, – утешает его сосед Георгий. – Это даже больше, чем просто память – такой необъяснимый запрет. Сам знаешь, обычно уходящие живут во Тьме так, словно у них другой жизни нет. И замуж преспокойно выходят, и женятся; некоторые даже скучают по тамошним близким, пока находятся здесь. Ева тебя во Тьме не помнит, но любит. По-моему, это гораздо круче, чем наоборот.

– Ты так думаешь? Ну, хорошо, – Эл почти улыбается. – Ладно, сейчас принесу её кольца…

– Все не надо. Достаточно одного. А домашнее вино у тебя осталось? Или мы с вами за лето выпили всё?

– Прошлогоднее выпили. Но уже есть нового урожая. Молодое же подойдёт?

– Да конечно. Там же дело не в возрасте, а в том, что оно – вино. Я собирался в лавке купить, но решил сэкономить, – смеётся Георгий.

– Думаешь, поможет, что мы с Евой вместе виноград собирали? – спрашивает Эл.

– Именно так и думаю. Всё ей поможет. И что вы вместе виноград собирали, и что сосед на ночь глядя заявился с бутылкой, и кольцо, которое здесь на пальце носила, и что лоза обвивает ваш дом.

Стив идёт домой по бульвару, усталый как чёрт, страшно довольный собой, то есть, тем, как сыграл на записи, но недовольный всем остальным, начиная с того, что пришлось сдавать какие-то сраные тесты – чтобы просто пройти в помещение студии, ну зашибись! – и заканчивая тем, что по-прежнему снится какая-то пакость. Ну или ладно, не пакость, обычные сны, путаные и рваные, хотя неделю ни капли не пил. Стив уже почти всерьёз начинает думать: может я зря тогда Чанки про сны рассказал? Может, это такое правило, как в детских сказках бывает – если герой разболтает тайну, чудеса закончатся навсегда. Кто же знал, что сказки надо читать как инструкцию. Кто же знал, вот блин, кто же знал.

Ладно, – думает Стив, – хрен с ними, со снами и сказками, играл я сегодня отлично. Битовски очень доволен, это даже мне было видно. И про планы на лето он меня явно не просто так спросил.

Стив идёт домой и видит в конце бульвара какое-то столпотворение. Ну, то есть, по нынешним временам это – столпотворение, примерно дюжина человек. Из толпы доносится смех и, кажется, музыка. Или это не музыка? Какой-то странный хриплый и одновременно высокий тягучий звук.

Стив подходит поближе и видит, что в центре толпы стоит здоровенный сундук, мигает разноцветными лампочками, издаёт протяжные стоны – так вот откуда тот звук! – а вокруг скачет мальчишка в костюме клоуна. Под гримом не видно лица, но явно слишком мелкий и тощий для взрослого; молодец, короче, пацан. Клоун кривляется, шутит, развлекает толпу анекдотами, обещает показать супер-фокус с исчезновением и предлагает всем, кто хочет исчезнуть навеки, немедленно лезть в сундук. Зрители смеются, двое пьяных приятелей подзуживают друг друга – сам говорил, что всё задолбало, хоть вешайся, это твой шанс, давай уже, лезь. В общем, все ждут, что кто-то другой полезет в сундук и станет посмешищем, но желающих пока нет.

Надо же, – умилённо думает Стив, – уличный артист на бульваре, как в старые времена. Надеюсь, никто не настучит на мальчишку в полицию, сейчас же, вроде, такое нельзя. Или на улице можно? Да хрен разберёт эти новые правила, они ещё и меняются чуть ли не раз в три дня.

Даже жалко, – думает Стив, – что я в длинном пальто и с тромбоном. Ух я бы в этот сундук залез! Давно я не делал глупостей, вот в чём моя беда. Ну и мальчишке надо помочь с представлением, застряло действие, ни туда, ни сюда.

То ли увидев, то ли просто почувствовав его заинтересованный взгляд, мальчишка-клоун кидается к Стиву, хватает за руку, кричит восторженно: «О, да ты музыкант! Ты нам сыграешь? Пожалуйста! Что мне в сундук накидают, поделим тогда пополам!»

Стиву совершенно не хочется играть на улице, он бы лучше залез в сундук. Вечер холодный и ветреный, он устал, как собака, какое «сыграешь», в задницу, наигрался уже на записи по самое не могу. Но мальчишка так отчаянно смотрит, словно речь о жизни и смерти, а не об уличном представлении, о котором зеваки забудут уже через час. Где-то я его видел, – думает Стив. – Может, живёт по соседству? Или мне только кажется? Лица-то под клоунским гримом не разглядеть.

– Я тебя знаю? – спрашивает он мальчишку.

– Бинго! – смеётся тот.

– Серьёзно, знаю? – удивляется Стив. – Ты кто?

– Если сыграешь, скажу, – обещает мальчишка. – Ну пожалуйста! Много не надо. Мне и пол-ноты достаточно. Просто один раз дунь в трубу.