Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии: Звёздные раны Страница 9

— Геологи пьют до обнажения… Так откуда спирт-то взялся?

— Не надо собак на меня вешать, — мусорщик отвёл глаза.

— Я что, — вздохнул Зимогор. — Говорю с тобой, как… старый знакомый. Завтра прилетит сюда Ангел, вот он не так будет разговаривать. И с тобой, брат, особенно.

— А кто это — ангел? Из милиции?

— Да нет. Федеральная служба безопасности.

— Солидно!.. Чем же это я удостоился?

— Будто не помнишь чем, — усмехнулся Зимогор. — Должок за тобой, ещё с весны…

Мусорщик нахмурился, поискал что-то на земле и сунул в рот соломину.

— Я тут ни при чём. Наняли меня, проверить на вшивость, — я проверил, деньги с братвой получил. Мы же тут теперь безработные, за любое дело возьмёшься, когда жрать охота…

— Теперь мой черёд.

Мусорщик посмотрел на ствол автомата, направленный ему в грудь, и лишь стиснул цевьё карабина.

— Давай, мочи, если есть охота… Теперь один хрен — не жизнь.

— И умирать не жалко?

— Какая это жизнь? — мусорщик согнул шею, глядя в землю. — Ну, давай…

— Нет, сначала пытать буду, — ухмыльнулся Зимогор. — Как твоя настоящая фамилия?

— Ты же знаешь — Баркоша…

— Врёшь. Тебя зовут Карнаухов Борис Фёдорович. Верно? Или звали так. Тюрьмы Китая, Израиля… Попытки уйти в Монголию, ну и прочие задания партии и правительства.

Мусорщик сверкнул глазами, однако сразу же потух.

— Да хрен с ним теперь… Ну, звали так. Где справки наводил?

— Всё тебе и расскажи!.. Продолжаем. Ты тут один ходишь, видишь всех… профессиональным взглядом. И должен знать, кто спиртовые посылочки шлёт. Знаешь ведь?

— Знаю, — неожиданно легко признался космический мусорщик. — И могу сказать без пыток, как старому знакомому.

— И кто же? — насторожился Зимогор, внешне оставаясь спокойным.

— Тут недавно праздник был, местный. Радение называется… В общем, бесовские пляски, — он почему-то заговорил недовольным тоном. — Раздеваются до пояса, женщины волосы распускают и скачут по горам, хороводы водят…

— Ну и что же?..

— Ничего. Эти плясуны и подбросили, — он уже злился и посверкивал глазами. — Я видел у них ящик. Из-под взрывчатки, верно? И спирт — «Роял».

— Верно, — неожиданная эта перемена в нём ещё больше оживила Зимогора. — Когда ты видел?

— Накануне праздника… В общем, видел! Полный ящик, а сверху ещё колбаса. Закуска.

Мусорщик встал, повесил карабин на плечо и сунул руки в карманы, вдруг превратившись в маленького нахохлившегося воронёнка.

— И ваши отплясывали, между прочим! — хрипло каркнул он. — Как жеребцы скакали!.. Как же, там бабы с голыми титьками! Ладно, солдатики, это я понимаю. Но лейтенант с ними!.. Прыгал так, что ногу себе сломал! Не позорил бы армию, офицер…

Зимогор приблизился к нему вплотную, упёр ствол автомата в беззащитный живот.

— Может, и ты приложился к «Роялу»?.. Несёшь бред. Какие пляски?

— Обыкновенные!.. У меня жена до сих пор не вернулась. На гулянье ушла, и с концами… Весной было то же самое…

— Может, заблудилась в лесу? — ехидно предположил Зимогор.

— Заблудилась?.. Она заблудится, как же, — последние слова он произнёс на ходу. — Она всю Манораю, как свои пять пальцев… Найду — убью стерву!

Следом за ним шелестящим градом осыпались шишки…

2

В конце марта девяносто первого года в Москву приехал богатый немец, а вернее сказать, состоятельный старик Адольф фон Шнакенбург, невысокий, ещё крепкий и румяный восьмидесятилетний человек с орлиным взором и гордо посаженной седой головой — одним словом, истинный ариец. Германии к тому времени соединились, но пока ещё не смешались и существовали как вода и масло, рядом и раздельно; западных немцев ещё было легко отличить от восточных, хотя в СССР уже беспрепятственно впускали и тех и других. Однако в анкете, заполненной для получения визы, ещё фигурировал пункт, где сообщались сведения о принадлежности к Третьему рейху и вермахту. Обычно путешествующие старцы из ФРГ всячески стремились скрыть, что служили Гитлеру, тем более в СС, и участвовали в боевых действиях против Советского Союза, и часто по этой причине не получали права въезда. Фон Шнакенбург, напротив, выделил данные особой подробной справкой о своём боевом пути и чёткостью букв — штандартенфюрер СС, командир специальной танковой группы дивизии «Мёртвая голова», участвовал в захвате Киева в сорок первом, затем в боях под Москвой, ранен, после излечения воевал под Сталинградом, шёл на прорыв окружения к армии Паулюса, снова ранен. Впоследствии, будучи помощником Рудольфа Гесса по вопросам будущего арийской нации, занимался исследованиями и вывозом архивов из оккупированных районов СССР.

Однако столь длинный перечень в своё время не сделал его официально объявленным военным преступником, и в девяносто первом подобные «заслуги» уже не смущали советскую сторону. Не сажал евреев в газовую камеру, не пихал трупы в печь и ладно, остальное вроде бы не такой уж большой грех.

Прибыв в Москву по приглашению только что созданной фирмы «Открытая Россия», фон Шнакенбург, как все иностранцы, побродил по Красной площади, чуть выше поднимая ногу, чем обычно, постоял у памятника Неизвестному солдату, попутно сходил в Манеж на выставку Ильи Глазунова и на этом закончил знакомство со столицей тогда ещё Советского Союза.

Все богатые, да и не только богатые, иноземные путешественники в начале ринулись под приподнятый «железный занавес», как некогда на открытый пятый континент, в мир, о котором они слышали много и хорошего, и дурного, ибо многие годы и даже поколения одни пропагандисты втолковывали им, что это империя зла, что там вечный мороз, люди едят сырое мясо либо вообще ничего не едят, что они дикие, тёмные и кровожадные. Другие, наоборот, восхищались советским строем, свободой от мрачного эгоистического капитала, мужеством и силой духа этих людей, открытостью и щедростью. И когда в Россию поехали те, кто раньше боялся её или кого не впускали, выяснилось, что те и другие идеологи беспощадно врали. Это оказалась совершенно другая страна, с непонятным самоуглублённым народом, который или хмуро почти бесплатно работал, или пил водку и отчаянно веселился, не оставляя и гроша за душой.

Так вот тех иностранцев, которые пытались составить более или менее правдивое впечатление о русских, часто называли китайскими болванчиками. Тогда в СССР провозгласили открытость и назойливо выставляли перед иностранцами образчики соцобщества — от мучеников сталинских лагерей до нынешних зеков и просто проходимцев, умеющих правильно произносить пять слов, три из которых — задница. А гости из-за рубежей искренне стремились изучить это противоречивое и странное общество, но, боясь вызвать озлобление, задавали свои вопросы с улыбочками и заведомо согласно кивали, что бы ни говорил интервьюируемый.