Дэвид Геммел - Белый Волк Страница 9

Кетелин распахнул окно. Холодный ветер овевал его, на ясном небе сверкали звезды. В северном квартале города снова полыхал пожар. Еще одна несчастная семья смотрит, как горит ее дом, грустно подумал настоятель.

Услышав во дворе лай, он высунулся из окна и увидел внизу юношу в белой рубашке, а рядом черного пса. Кетелин накинул плащ и спустился к ним.

Собака при виде его зарычала и подалась вперед, как-то странно подпрыгивая. Кетелин, присев, протянул ей руку. Она наклонила голову набок, подозрительно глядя на него.

— Тебе что-то нужно? — спросил Кетелин, узнав в пришельце юношу, который помог брату Лайбану.

— Мне надо пристроить куда-то эту собаку, отец. Советник Рассив велел ее прикончить.

— За что?

— Она укусила Тодхе, когда он пинал старого Лаби… то есть брата Лайбана.

— И сильно покусала?

— Да нет, за икру тяпнула.

— Рад это слышать. Но почему ты решил, что это трехногое создание лучше всего спрятать у нас?

— Ну, вы ведь у него в долгу.

— За спасение брата Лайбана?

— Ну да.

— А он хоть на что-нибудь годен?

— Он волкодав. Боевой пес, ничего не боится.

— Зато ты боишься, — сказал Кетелин, заметив, что юноша то и дело беспокойно поглядывает в сторону открытых ворот.

— Тодхе и меня ищет. Он здоровый бык, и у него есть друзья.

— Значит, ты тоже нуждаешься в убежище?

— Ну нет. Меня-то им не догнать. Пойду домой, к тетке. Похоже, там опять что-то горит.

— Как зовут твою тетю?

— Атала. Она в церковь ходит. Большая такая и поет громко, но фальшиво.

— Я ее помню, — рассмеялся Кетелин. — Прачка, а в случае надобности повитуха. Славная женщина.

— Это верно.

— А родители твои?

— Они ушли в Мелликан на заработки, давно уже. Сказали, что потом пришлют за мной и сестрой, да так и не прислали. Сестра в прошлом году умерла от чумы. Мы с теткой думали, что тоже заболеем, но ничего, обошлось. Брат Лайбан давал нам разные травки, наказывал держать дом в чистоте и крыс морить.

— Да, тяжкое было время.

— Арбитры говорят, что чума пошла от монахов.

— Я знаю. В войне и неурожае тоже, видимо, виноваты мы. Почему же ты не веришь в то, что говорят арбитры?

— Из-за Лаби, наверное, — пожал плечами Рабалин. — Он всегда о любви толкует — не верится мне, чтобы он разносил чуму. Зачем ему это делать? Только не все ли равно, что я думаю.

Кетелин видел в темных глазах мальчика силу, способность сострадать и обрывки воспоминаний. Мужчина, бьющий женщину. Умирающая маленькая девочка, Рабалин, плачущий у ее постели.

— Мне не все равно, Рабалин. И старому Лаби, как ты его называешь, тоже. Я позабочусь о собаке, пока ты за ней не вернешься.

— Джаспер — не моя собака, а Килии. Она привела его ко мне и попросила спрятать. Я приду за ним, как только эта заваруха кончится.

— Береги себя, молодой человек.

— Вы тоже, святой отец. А ворота лучше бы запереть.

— Запертые ворота толпу не удержат. Доброй тебе ночи, Рабалин. Ты хороший мальчик.

Парень убежал. Собака скакнула, порываясь за ним, но настоятель окликнул ее:

— Эй, Джаспер! Есть хочешь? Пойдем-ка на кухню, поищем чего-нибудь.

Рабалин возвращался той же дорогой — через речку, лес и холм со старой сторожевой башней. Оттуда был хорошо виден пожар в северном квартале. Там селились в основном чужестранцы, к которым относилась и семья толстого Аррена. Дренайские и вентрийские купцы держали там свои лавки, но бунтовщики громили больше тех, кто приехал с востока, из Датии и Доспилиса. Эти страны находились в состоянии войны с Тантрией.

Рабалин, засев в развалинах, разглядывал своими острыми глазами участок у подножия холма. Вряд ли Тодхе и его дружки караулят внизу до сих пор — только не в это время, когда в городе опять беспорядки. Они, наверное, там, вместе с толпой, вопят и осыпают руганью новые жертвы. Северный квартал теперь порядком опустел — многие семьи ушли на запад, в Мелликан. Рабалин не понимал, почему некоторые его обитатели упорно остаются на месте.

На вершине холма дул ветер. Рабалин промочил штанины и башмаки, переходя речку вброд, и теперь трясся от холода. Пора домой. Тетка, конечно, волнуется и не ляжет спать, пока он не придет. Настоятель сказал, что она славная женщина. Оно, конечно, так, но эта женщина и святого способна из терпения вывести. Кудахчет над Рабалином, будто ему все еще три года, и вечно талдычит одно и то же. Как только он соберется уходить, она спрашивает: «А ты не замерзнешь? Смотри, как легко ты одет». Стоит ему заговорить о планах на будущее, как она тут же: «Да чего там. Вот есть сегодня еда на столе, и ладно». Днем она стирает чужое белье, вечерами распускает старые вязаные вещи, сматывает пряжу в клубки и вяжет из нее квадратики, из которых потом шьет одеяла. Их она продает или отдает в богадельню. Без дела тетя Атала никогда не сидит.

Беспорядки привели ее в расстройство. Когда Рабалин рассказал ей, что в городе убивают людей, она сначала не поверила, а потом, когда это подтвердилось, не захотела говорить с ним об этом. «Лучше не вмешиваться — все уляжется само собой», — только и сказала она.

В тот вечер она со своими клубками показалась Рабалину совсем седой и старенькой. «Ты как, тетушка, ничего?» — спросил он. «В нас чужой крови нет. Авось обойдется». Лицо у нее при этих словах было одновременно ошеломленное и скорбное — точно как в те дни, когда умерла Лаша.

Рабалин стал спускаться с холма к городу.

На улицах было пусто, только издали доносились крики и пение. Ветер переменился, в воздухе пахло дымом. Рабалин заглянул в темный переулок, где стоял теткин дом, и никого не увидел, но решил не рисковать. Он присел на корточки и стал всматриваться. С северной стороны домик огораживала каменная стена, у ворот росли кусты. Он уже уверился было, что опасности нет, но тут кто-то выскочил из-за кустов и быстро перебежал к повозке у дома булочника — вроде как Брон, дружок Тодхе. Рабалина охватил гнев. Он промок, устал и проголодался. Ему очень хотелось поскорее попасть домой и погреться.

Вернувшись обратно, он пробежал по Рыночной, а потом через кузнечный двор. В куче железного лома он отыскал ржавый прут, залез на низкую ограду и увидел сверху двух парней, затаившихся за фургоном. Один в самом деле был Брон, другой — Кадрас, чей отец служил в доме у Тодхе. Сам по себе Кадрас ничего, не злой и не мстительный, но в руках Тодхе он как воск. Рабалин ждал. Вскоре Брон снова юркнул в кусты у дома тети Аталы. Оттуда высунулся сам Тодхе и заставил его пригнуться пониже. Железный прут тяготил руку Рабалина. С оружием он чувствовал себя спокойнее, но не хотел пускать его в ход. Отец Тодхе, Рассив, заправляет всем городским советом, и всякого, кто обидит его сына, постигнет быстрое и суровое наказание.