Мадам Айгюптос - Кейдж Бейкер Страница 9

Голеску громко хрюкнул и, сев на полу фургона, машинально заслонился рукой от бьющих в лицо острых солнечных лучей.

— Кажется, мы стоим? — удивленно проговорил он, выглядывая из дверей фургона и озираясь.

— Совершенно верно, — отозвалась Амонет, распрягавшая лошадей. Ночью, пока Голеску грезил о славе отважного истребителя волков, караван свернул с проезжей дороги и, углубившись в лес, остановился на небольшой тенистой поляне, которую со всех сторон обступали густые заросли.

— Я должна встретиться с одним человеком, — добавила Амонет. — Не здесь, в другом месте… Это недалеко, но добраться туда будет довольно трудно. Я отправлюсь со вторым фургоном, а ты останешься, будешь ждать меня и присматривать за Эмилем. Я вернусь не позднее чем через три дня. Тебе все ясно?

— Угу… — Спросонок Голеску плохо соображал. Взобравшись на козлы, он сидел, почесывая заросший подбородок и провожая мутным взглядом Амонет. Женщина повела лошадей к ручью, журчание которого доносилось откуда-то из-за деревьев. «Наверное, она захочет искупаться в живописном лесном озерке, — подумал Голеску. — В конце концов, ей предстоит важная встреча, так почему бы не привести себя в порядок?»

Соскочив с козел, Голеску поспешно зашагал следом. Он старался двигаться как можно тише, но его усилия пропали втуне. Осторожно раздвинув ветви кустарника, он увидел вполне одетую Амонет, которая стояла на берегу ручья, скрестив на груди руки, и смотрела, как пьют лошади. Лучи солнца упали на ее лицо, и Голеску содрогнулся. Нет, определенно яркий утренний свет ни капельки ей не шел.

Крадучись, он сделал несколько шагов назад, потом снова двинулся вперед, стараясь производить как можно больше шума. Подойдя к Амонет, Голеску сказал небрежно:

— Забыл спросить, что ест наш малыш кроме сосисок и сахарной ваты?

— Корнеплоды, — ответила Амонет, даже не обернувшись в его сторону. — Картофель, репу, морковь, пастернак и прочее. Только их надо сварить и размять, чтобы получилось пюре. Ни масла, ни соли, ни перца не клади. Хлеб он ест любой, но только если срезана корочка. Иногда Эмиль ест мамалыгу, но тоже без масла и соли. Пьет он только воду.

— Как это любезно с его стороны, — заметил Голеску, состроив гримасу, — Интересно узнать, где ты его такого выкопала?

Прежде чем ответить, Амонет чуть заметно поколебалась.

— В приюте, — сказала она наконец.

— Ага, понятно! И там, разумеется, понятия не имели, что он такое, верно? — хмыкнул Голеску.

Амонет круто обернулась и посмотрела на него таким взглядом, что он едва не обмочился.

— А ты знаешь, что он такое? — спросила она.

— Он… он просто маленький идиот, наделенный уникальными математическими способностями, — ответил Голеску, запинаясь. — У него талант к… в общем, он хорошо считает. Уж не знаю, почему ты не используешь его мозги для собственного обогащения, но факт остается фактом: Эмиль даст сто очков вперед любому профессору… Ну, что еще старой нянюшке положено знать, чтобы хорошо заботиться о нашем вундеркиндике?

— Только одно: если тебе придет в голову украсть Эмиля, я отыщу тебя хоть на краю света и убью, — не повышая голоса, сказала Амонет, однако Голеску ни на секунду не усомнился в твердости ее обещания. Как ни странно, эти слова вызвали в нем не только страх, но и какое-то смутное волнение и трепет.

— Единственное мое желание, мадам, оказаться достойным вашего доверия, — напыщенно ответил он. — Кстати, куда именно ты направляешься?

— Не твоего ума дело.

— Ну, разумеется, о богиня тайн и секретов! — Голеску насмешливо поклонился и даже шаркнул ножкой. — Но ведь ты сама сказала, что поедешь во втором фургоне. Любой человек на моем месте обязательно спросил бы себя, не имеет ли отношения эта твоя поездка к воровской добыче, которая по случайному стечению обстоятельств сложена именно в этом фургоне… Думаю, ответ очевиден: ты собираешься встретиться с человеком, который избавит тебя от этой обузы. Ну, я угадал?

Презрительный взгляд, который бросила на него Амонет, пронзил его словно нож, но Голеску понял, что не ошибся.

Оставшись один, Голеску первым делом забрался в фургон Амонет и принялся тщательно его обследовать.

Несмотря на то, что главной его целью были деньги, первым делом он открыл сундук, в котором, как ему казалось, Амонет хранит свое нижнее белье. Но ему суждено было обмануться в своих ожиданиях, ибо в сундуке он обнаружил нечто вроде походной лаборатории алхимика: склянки с толчеными минералами и металлами, бутылочки с разноцветными жидкостями, колбы, реторты, змеевики и прочее. Вся посуда содержалась в таком идеальном порядке, что можно было подумать — ею никогда не пользовались. В конце концов Голеску все же разыскал корзину с бельем, но оно разочаровало его еще сильнее. Амонет явно не увлекалась кружевами и другими «архитектурными» излишествами: ее панталоны, бюстгальтеры и нижние юбки представляли собой предельно простые, сугубо утилитарные вещи, напрочь лишенные всякого изящества. Все же Голеску похитил пару панталон и, засунув их в нагрудный карман вместо носового платка, продолжил поиски.

Но он не обнаружил ни денег, ни каких-либо личных вещей или бумаг, которые могли пролить свет на прошлое Амонет. В фургоне вообще не оказалось безделушек, которые так любят женщины. Единственными предметами, которые могли сойти за таковые, были небольшой чемоданчик из папье-маше, имитирующий саркофаг для мумии, да висящий на стене «папирус» (несколько иероглифов, напечатанных на куске ситца французского производства), но они, несомненно, предназначались для того, чтобы создавать у клиентов Амонет «египетское» настроение. Даже возле умывального тазика Голеску не обнаружил ни косметики, ни духов. Там лежал только кусок желтого мыла; Голеску понюхал его, но уловил только слабый запах щелока. Откуда же тогда взялся тот летучий, чуть коричный аромат, который почудился ему прошлым вечером?..

В фургоне не оказалось не только бумаг, но и каких-либо принадлежностей для письма, если не считать небольшого полированного ящичка, напоминавшего походное бюро или секретер. Передняя стенка ящичка откидывалась на петлях и могла служить в качестве столешницы, однако ни перьев, ни бумаги, ни песочницы Голеску в нем не обнаружил. Ящичек оказался совершенно пуст, и только в глубине его была смонтирована зеркальная панель из зеленоватого стекла. Для Голеску он не представлял никакого интереса, поэтому он сразу закрыл его и, машинально потирая пальцы, в кончиках которых появилось какое-то легкое покалывание (которое, впрочем, скоро прошло), занялся кладовкой.