Ольга Громыко - О бедном Кощее замолвите слово Страница 9

Долго ль, коротко – воевода в библиотеку заглянул.

– Куда ты, Кощей, запропал? Второй час во дворе жду – не дождусь, сговорились же после завтрака силушку молодецкую на мечах попытать!

Отодвинулись мы друг от друга скоренько, чтобы Черномор не подумал чего. Кощей колдовство свое развеял, меня вперед пропустил и дверь замкнул – не засовом, словом чародейским, а каким – я не расслышала.

Скучно мне одной в тереме сидеть. У батюшки-то челядь постоянно лбами в коридорах сталкивалась, сенные девки по первому клику прибегали – сказками да играми царских детищ потешать, здесь же окромя Матрены с Прасковьей Лукинишной только две девки-чернавки, мальчонка на побегушках да старик-прислужник числятся. Конюх на конюшне и ночует, в терем даже не заходит.

Глянула я в окно – во дворе Кощей с воеводой на тупых мечах бьются, всю домашнюю птицу лязгом пораспугали. У Черномора Горыныча меч так рыбкой и плещется, Кощей же едва отмахиваться поспевает. Воевода, видать, насмешничает – то рукой свободной в затылке поскребет, то зевнет напоказ.

Озлился Кощей, перекинул меч в левую руку, и давай воеводу теснить! Прижал к самому забору, воевода меч опустил, что-то втолковывает, Кощей головой кивает. Вернулись на середину двора, снова мечами зазвенели.

Спустилась я на кухню, а там Прасковья Лукинишна вареники затеяла лепить: раскатала тесто тоненько, кубком перевернутым кружочки малые пропечатывает. А вареники-то с вишнями, ягодой моей любимой, ну как тут уйти? Подсела я на краешек лавки, поближе к миске:

– Дозволь, бабушка, тебе подсобить!

Растаяла стряпуха:

– Спасибо, деточка, я и сама управлюсь, не пачкай рученек белых…

А рученьки не такие уж и белые: деточка их тут же в миску с ягодой запустила, соком измазалась. Смекнула Прасковья Лукинишна, что, ежели меня работой не занять, вареники и вовсе без начинки останутся.

– Лепи, Василисушка, вареники, да сахарку не забудь по кусочку положить.

Сахарку мне и по два не жалко – я до сластей охотница великая, а уж от вареников с вишней меня за косу не оттащишь.

В четыре руки любое дело спорится, за разговором же время и вовсе незаметно летит:

– Никак я, бабушка, в толк не возьму: зачем полдня у печи стоять, если Кощей в ладоши плеснет – вареники сами на стол прилетят, да еще и в сметанке по дороге искупаются?

– Да ну его к лешему, колдовство это ваше новомодное! – Негодующе машет рукой стряпуха. – Почем я знаю, где те вареники летали? А тут все свое, домашнее, с пылу-жару, для здоровья дюже пользительное… Пущай себе Костюша с басурманами колдует, а на кухню, пока я жива, нет ему дороги!

Только бабка отвернулась – я за солонку и вместо сахара ложку соли в вареник всыпала, защипала скоренько. Вот, думаю, потеха будет – в батюшкином тереме мы с сестрицами нарочно стряпух просили один вареник присолить, гадали, которой повезет. Удачливая, значит!

Прасковья Лукинишна ворчит беспрерывно; я уж разглядела, что старуха она предобрая, ан не может без этого:

– …воевода этот беспутный – нет бы ему в чистом поле с дружиной стоять! – все в тереме околачивается, роздыху Костюше не дает: то на охоту его тянет, то, вон, на мечах изводит…

Я, как могу, старушку утешаю:

– Что ему в поле делать, ежели врага и в помине нет, а явится – до дружины скакать полчаса?

– Как Марья Моровна Костюшу полонила, небось не поспел доскакать! – Перечит старуха, кубком по тесту стучит сердито – будто тараканов бьет. – Три месяца эта лиходейка Костюшу в темнице на двенадцати цепях держала, жаждой-голодом морила, измывалась всячески, руку поломала… Силу колдовскую она из него тянула, да вместе с ней здоровье-то и повытянула, с тех пор он и доходяшшый такой, ничего есть не хочет – бегай за ним с утра до вечера с ложкой, как за дитем малым, чтобы с голоду не помер!

– Да разве он может помереть? – Дивлюсь я. – Он же бессмертный!

– Бессмертный, как же! Земля слухами полнится… – Посмеивается Прасковья Лукинишна, тесто разминая. – Везучий да живучий не меру, другой бы на его месте и недели в темнице не выдюжил, а с Костюши как с гуся вода, поседел только в неполных двадцать семь годков. Вот и пошло – бессмертный да бессмертный. Месяца в постели не вылежал, снова ему в тереме не сидится: с басурманами связался, жен понатаскал, одна другой страшнее да вздорнее, иной раз ждешь – не дождешься, пока ее черти приберут…

Спохватилась я, что один и тот же вареник в третий раз защипываю, он у меня уже на блин смахивать стал – до того заслушалась:

– А как он из полона убежал?

– Моровны дружок сердешный выпустил по незнанию, поднес напиться, а ключевая вода чародеям силы возвращает. Люди бают, она дружка в сердцах-то на куски изрубила, в бочку засмолила и в море бросила… Костюша же в терем чуть живой заявился, у порога свалился, тут только воевода переполох поднял, давай дружину скликать, чародеев знакомых на подмогу звать. Пошли войной на терем Моровны, а там уж пусто – уползла змеища, теперь ищи-свищи ее… Сходи-ка ты, Василисушка, за водой, колодезь-от во дворе у ворот, поставим воду греться на вареники.

Взяла я коромысло резное, ведерки нацепила, спустилась к колодцу. Раз ворот провернула, другой, слышу – окликает меня кто-то. Гляжу – стоит за воротами старуха убогая, клюкой суковатой подпирается. До чего отвратная бабка: платье ветхое, волос грязный, лицо сморщенное да злобное. Просит жалобно:

– Красна девица, сделай милость, поднеси напиться…

А сама во двор не заходит, у ворот держится. Кощей с воеводой как раз за амбар завернули, отсюда не видать. Да у меня своя голова на плечах имеется:

– Милости просим, бабушка, я как раз ведерко достала – заходи да пей!

– Что ты, милая! – Кряхтит старуха. – Я ить немощная совсем, едва на ногах держусь, где уж мне до колодца дойти…

"Что ж ты, – думаю, – карга старая, по самому солнцепеку шляешься, дома тебе не сидится? Провалиться тебе, окаянной… ". Вслух же говорю ласково, с улыбочкой:

– Так посиди, бабушка, отдохни, я мужа сейчас кликну, он тебе и напиться принесет, и… (хотела добавить – провалиться поможет, да удержалась)… милостыньку подаст.

– Да не надо, деточка, я уже отдохнула! – Заторопилась подозрительная старуха. – И пить мне что-то расхотелось. Как говорится, спасибо этому дому, пойду к другому!

Да не пошла – побежала, юбки драные подхвативши! У меня так ведро из рук и выпало, подол обрызгало. Кликнуть, что ли, Кощея? Все равно не догонит – уже и не видать ее, немощной!

И снова меня пером по хребту – вдругорядь смерти избежала. Сказать Кощею аль нет? Посмеется еще – котеныша да побирушки испугалась… Наполнила я ведерки и понесла Прасковье Лукинишне, ничего никому не сказавши.