Дом Одиссея - Клэр Норт Страница 9

Но она этого не делает, и момент упущен, а потому, резко выпустив руку родственницы, словно та обжигает, Электра отшатывается, выпрямляет спину и произносит:

– Тебе нужно это увидеть.

Внутри микенского корабля места очень мало. Все свободное пространство заставлено бочками с водой и соленой рыбой, древесиной для починки корабля, амфорами с вином, сундуками с одеждой и медью на продажу. Зыбкая, колышущаяся тьма здесь прорезана лишь тонкими лучами света, пробивающимися сквозь щели в палубе или попадающими в открытый люк. Внизу запрещено зажигать огни; здешние обитатели прячутся в тени, окруженные глухим рокотом волн и попискиванием крыс.

Но кое-что, намного-намного страшнее крыс, таится во тьме, ведь я замечаю трех женщин, которых смертным увидеть не дано, слышу, как шуршит кожа их крыльев, когда они шевелятся, чувствуя мое божественное присутствие, вижу, как горят их налитые кровью глаза в самой густой тьме самого темного угла трюма, в том пятне леденящего холода, куда ни один смертный не пойдет, сам не зная почему.

Я бы не приблизилась к этим трем затаившимся злыдням даже ради любви могучего Ареса, но Пенелопа идет за Электрой в самое сердце корабля, не замечая страшной опасности, таящейся внизу, а значит, и мне приходится пойти следом, изо всех сил стараясь не обращать внимания на смешки мерзких созданий, чье зловонное прикосновение разрушает изнутри даже новые доски этого корабля.

Еще одно создание затаилось там, внизу: мужчина, видимый смертным взглядом, пусть и с трудом, ведь он так сливается с засаленными лохмотьями и трюмными тенями, что Пенелопе требуется некоторое время, чтобы дать глазам привыкнуть к сумраку и различить в этом сумраке его. Кровь Клитемнестры, рожденной прямо от божественного прикосновения, всегда была сильнее проклятого наследия Агамемнона. Вот и в Оресте можно разглядеть темные волосы матери, едва тронутые рыжими отблесками – от отца; а еще полные губы матери, карие глаза, настолько темные, что походят на угли, по-женски изящные плечи; а от отца – всего-то прямая спина, нос с горбинкой и гордо задранный подбородок, которым тот, должно быть, и снес ворота Трои. Он довольно молод для того, чтобы торопиться с ухаживаниями за новой царицей для своего царства, но достаточно вырос, чтобы эти ухаживания были утонченными и изящными, основанными на осознании не только собственной значимости, но и важности той, на кого направлены.

Увы, Орест не ухаживал ни за одним созданием никакого рода вот уже много-много лет, и я очень сомневаюсь, что когда-нибудь возьмется за это снова.

Вместо этого он свернулся клубком, вцепившись в грязное, обмотанное вокруг него покрывало, бешено вращая глазами в темноте, с пеной у рта давясь криками и стонами, дрожа и сотрясаясь всем телом. Вот он скулит, как побитый щенок. Вот отворачивается от малейшего луча света и вертится, пытаясь биться головой о стену. Вот бормочет что-то, и слова вываливаются изо рта кашей, которую невозможно разобрать, – хотя Электра, возможно, слышит, как повторяется одно слово: «мама, мама, мама», – а вот уже сжимает зубы с такой силой, что я боюсь, как бы они не раскрошились прямо во рту, превратив десны в кровавую мешанину из плоти и костей.

Вот он.

Орест, сын Агамемнона, царь царей, могущественный повелитель Микен, племянник Менелая, убийца собственной матери.

Вот, псы вас раздери, где он: забился в какую-то щель на спрятанном корабле.

Электра стоит у подножия крутой, шаткой лесенки, ведущей в темноту, словно не смея ступить дальше, спиной к невидимым тварям, к которым, знают они об этом или нет, все смертные со временем повернутся спиной.

Пенелопа подходит ближе и, приоткрыв рот, разглядывает племянника, который, на мгновение кажется, узнает ее, на какой-то миг выглядит довольным встречей, но затем закрывает воспаленные глаза и снова вскрикивает: «Мама!» – а может, и не «мама», а «кара», или «мрак», или просто набор звуков, вырвавшихся из плотно сжатых губ. Его громкий вскрик заставляет Пенелопу остановиться, даже отшатнуться на пару шагов и потянуться рукой к борту трюма, чтобы найти поддержку в надежности корабельной обшивки.

– И как давно он такой? – вопрошает она наконец.

– Почти три луны, – отвечает Электра. – На него находит приступами, но с каждым разом становится все хуже.

Пенелопа медленно кивает. У нее много вопросов и не меньше неприятных выводов, к которым приведут ответы на них. Ничего хорошего. Прямо сейчас она не может разглядеть ни одного исхода, который сочла бы приемлемым. Вместо этого она обращается к практической стороне дела.

– Кто знает, что вы здесь?

– Только те, кто на корабле. Я никому не сказала, куда мы отплываем.

– А в Микенах? Там кто-нибудь знает, что твой брат… такой?

Электра не отвечает, что само по себе ответ. Пенелопа подавляет вздох. Утро слишком раннее для подобных дел.

– Менелай? – спрашивает она наконец, полуприкрыв глаза, словно пытаясь спрятаться от видений катастрофы, разворачивающихся перед ее мысленным взором. – Он знает?

– У моего дяди шпионы повсюду.

Тут наконец Пенелопа отрывается от разглядывания молодого мужчины, сотрясаемого дрожью, и обращает все внимание на Электру.

– Сестра, – укоряюще шепчет она, – что за новое несчастье, будь оно трижды проклято, ты навлекаешь на мой дом?

Электра научилась царственно-гневному взгляду у матери, считавшей себя величайшей женщиной на свете. Девочка ни за что не призналась бы даже себе, что получила это умение от той, к кому, она уверена, питает лишь ненависть, но сейчас, едва ли не в первый раз, взгляду не хватает твердости, и она опускает голову, чтобы затем поднять ее, но уже с по-детски испуганным выражением лица.

– Мой дядя не должен найти Ореста в таком состоянии. Он воспользуется этим, чтобы присвоить Микены. Он будет… Не думаю, что мне или тебе придется по душе его правление.

Если поэты взялись бы описывать этот момент – хотя они не возьмутся, – полагаю, они бы написали, как две женщины, рыдая, кинулись друг другу в объятия, объединенные горем и страхом за любимых мужчин. «О мой несчастный брат», – причитала бы Электра; «О дорогой мой родич», – вторила бы ей Пенелопа.

О чем поэты не упомянули бы, так это о моменте – мимолетном, но весьма значимом, – когда Пенелопа обдумывает варианты. На мгновение она мысленно переносится во дворец, где призывает Уранию, свою бывшую служанку, которая нынче занимается делами своей царицы в западных морях, а та отправляет весточку Менелаю с просьбой как можно скорее прибыть на острова. «О, прошу защиты, добрый друг моего мужа! – восклицает она, едва великий покоритель Трои ступает на ее берег. – Поскольку Орест безумен!»

Менелаю нравится, когда женщины плачут у его ног и молят о защите. Их слезы помогают заполнить кровоточащие трещины в его душе. Об этом Пенелопа не забудет, что бы ни ждало впереди.

Однако сейчас царица Итаки не станет останавливаться на одном варианте. Она коротко вздыхает, выпрямляется, едва не ударившись головой о корабельную обшивку, чуть склоняет голову и деловым, резким тоном начинает отдавать приказы.

– Сколько душ на корабле? Тридцать, сорок?

– Около сорока. Но из Микен мы отплывали почти с двумя сотнями.

– Где сейчас остальные?

– Они нашли убежище в храме Афродиты, в дне пути от Калхидона. Мы дали понять, что мой брат пустился в паломничество по храмам всех богов, чтобы испросить их благословения для своего правления.

– Хорошо. Если – точнее, когда – твоего брата обнаружат здесь, будем держаться этой истории. На Итаке нет храмов, заслуживающих его внимания, но он может посетить место гибели матери, чтобы вознести хвалу Афине. Всем нравится, когда хвалу Афине возносят на Итаке. Ты доверяешь капитану корабля?

– Я никому не доверяю. Но Пилад… близок моему брату.

– Отлично. Он возьмет корабль и со всей помпой, что вам удастся изобразить, приплывет в порт.

Электра открывает рот, собираясь возразить, но Пенелопа обрывает ее. Никто не обрывал Электру с тех пор, как не стало матери, и это вызывает смешанные чувства: унижения и странного успокоения.

– Мы не сможем спрятать корабль, набитый микенцами, в здешних водах. Их обнаружат. Так пусть это произойдет так, как удобно нам. Пилад… будет представителем, послом доброй воли, которого Орест отправил, чтобы продемонстрировать неизменную поддержку мне и моему сыну. Если