Диктиона и планета баларов - Лариса Куницына Страница 9

мой! Я раньше думал, что про такую любовь пишут теперь только в романах. Что она осталась где-то там, за дымом костров и войн, в эпохе роз и соловьёв. А теперь неизбежно ко всему привыкаешь, но я к тебе не привык. Это чудо. Я каждый день заново в тебя влюбляюсь. Ты день ото дня всё краше, всё милей… Мне тоже нелегко, но я ж не пугаю тебя своим безумием, хотя… Наверно, тоже буду сходить с ума.

— И что нам делать, любимый? — я взглянула ему в лицо.

— Что можно сделать? — он улыбнулся: — Любить друг друга назло всему. Думай обо мне. Думай, если плохо, если одиноко, если грустно. Думай всё время. Я тоже буду думать о тебе. И мы будем как бы вместе. Конечно, этого мало, но это уже что-то. И вот увидишь, мы победим разлуку и наших врагов. И всё будет хорошо.

Я снова прижалась к его груди, а он обнял меня.

— Мне трудно смириться с этим, — призналась я. — Мне очень трудно отпускать тебя. Эти расставания не приводят ни к чему хорошему.

— Перестань! — перебил он. — Мы же не просто люди.

— Ну, конечно. Наш долг, предназначение, путь… Громкие и красивые слова, а для меня главное другое. Я хочу быть с тобой.

— Я тоже хочу.

— Ты будешь беречь себя?

— Конечно.

— Будешь, сдержан и благоразумен?

— Без сомнения.

— Не будешь бросаться на мечи и позволять наносить себе телесные повреждения?

— Клянусь!

— Ладно, отпускаю, — вздохнула я.

— А ты не будешь доверять каждому, кто тебе понравится?

— Постараюсь.

— Не будешь щадить негодяев и оставлять за своей спиной боеспособных врагов?

— Сделаю всё возможное.

— И будешь надевать перчатки, когда фехтуешь.

— Но я же должна чувствовать эфес! — воскликнула я.

— Ты можешь чувствовать его и через перчатки. Руки нужно беречь. У тебя слишком нежная кожа, а если долго махать мечом, то появляются мозоли.

— Ты думаешь, мне придётся столько махать мечом? — усомнилась я.

— Кто знает… Но привыкнуть к перчаткам не мешает. Советую тебе, как профессионал.

— Ладно, я попробую

— Прекрасно, а теперь давай просто помолчим.

Я не возражала. Я ещё теснее прижалась к нему, чувствуя тепло его тела, упругость мускулов и слыша биение сердца. Ещё немного и я вдруг почувствовала слабый ток, исходящий от него, лёгкое покалывание во всем теле и слабое головокружение. Я медленно отрывалась от пола, от своего замершего тела и выскальзывала вверх, к звёздам, к серебряной луне, сияющей над деревьями. Я летела над гладью пруда к нему, к его душе, летящей навстречу мне. Мы встретились в сиянии лунного света, и я почувствовала, как он окутал меня прозрачной дымкой своей нежности.

В синеватых лучах звёзд мы кружились, переплетаясь, как ветви плакучих ив на ветру, как стебли травы, как водоросли на дне пруда. Я чувствовала его так близко, как никогда, мы мчались ввысь к алмазным россыпям Млечного пути, постепенно сливаясь, как языки пламени двух свечей, когда уже неясно чей фитиль горит ярче. Наши души слились в древнем таинстве звёздного венчания, без слов, без клятв, в едином порыве любви, мы превратились в одну ослепительную вспышку страсти. И всё померкло.

Я лежала на руках у Кристофа, обнимая его за шею. Он поцеловал меня в лоб и отнёс на постель.

— Пора спать, — прошептал он, ложась рядом и обнимая меня. — Завтра будет трудный день.

— Я люблю тебя… — засыпая, прошептала я.

К ДИКТИОНЕ

I

Не знаю, с чего я решила, что он хочет слетать в Париж. Может быть, потому что, когда я услышала его голос, было ещё слишком рано, и мне подумалось, что он хочет всё-таки увидеться со своим кузеном Арчи, единственным близким человеком, оставшимся у него на Земле. Так или иначе, но услышав его вопрос о том, можно ли ему взять мой катер, я пробормотала: «конечно» и перевернулась на другой бок. Он нагнулся ко мне, тихонько поцеловал и ушёл, а проснувшись через час, я вдруг почувствовала, как пусто стало вокруг. Он улетел, и не в Париж. Он отправился выполнять свою миссию, и я осталась одна.

Невозможно объяснить каким кошмарным было это чувство пустоты. Его не было рядом. Я кожей ощущала подступивший холод одиночества. У меня больше не было защиты, не было привычной поддержки, не было между миром и мной той надежной каменной стены, к которой я привыкла за год. Мне не к кому было уютно прижаться, не кому было твердить бесконечные «люблю», некому было доверять решения проблем. Он улетел. Я свернулась под одеялом, размышляя, как теперь жить, но в голове почти не было мыслей. Только одна, печальная «он улетел» вертелась бесконечно.

Я повернула голову в ту сторону, где он спал рядом со мной ещё несколько часов назад. На подушке лежал продолговатый предмет в замшевом футляре. Это был мой лучевой клинок Налорант. Рядом я увидела пару тонких чёрных перчаток из прочной эластичной кожи с лёгкими защитными пластинами из тиртанской стали на тыльной стороне ладони. Перчатки были изящные и маленькие. Я подумала, что он наверняка собирался подарить их мне на какой-нибудь праздник. Примерив одну, я убедилась, что она сшита как раз по моей руке. Во второй оказалась записка. Я сразу узнала его мелкий твёрдый почерк.

«Не грусти и береги ручки. Кстати, обе твои невестки чем-то похожи на тебя. Как ты думаешь, что это значит? Наверно, у твоих сыновей вкус не хуже, чем у меня».

Я улыбнулась и решила, что пора вставать.

За завтраком Саша-старший сообщил мне, что Кристоф улетел рано утром. Он на несколько минут зашёл к сыну, потом поговорил о чём-то с Кентавром и попросил Сашу переправить в Париж письмо какому-то родственнику. К тому же он сказал, что мы простились ночью, и ему жаль меня будить. Заметив мой расстроенный вид, мама поинтересовалась, в чём дело, и я сокрушенно посетовала на странную мужскую логику, согласно которой жаль прервать сон любимой женщины, но не жаль лишить её возможности ещё раз увидеть мужа перед разлукой.

— Когда ты собираешься улететь? — спросил Саша-младший.

— Сегодня, — ответила я.

— На чём?

— Понятия не имею.

Он взглянул на Славу, тот — на Глеба, а тот — за спину, на Кентавра.

— Сейчас относительное затишье… — проговорил Слава. — Работы мало. «Супербой», «Спарта» и «Юнец» загорают в ожидании заданий. Ещё пять поисковиков катаются по мелочёвке… Думаю, недельку Громов без нас перекантуется, а?

— Только обо мне ему ни слова! — потребовала я.

— А мы вообще не обязаны докладывать