Ольга Климова - Там... Страница 9

К вечеру нос заложило, дышать я могла только ртом, горло тоже начало саднить. Появилась перспектива сдохнуть здесь не от голода и жажды, а от сильной простуды. Ночь тоже не удалась. Дышать было нечем. Я закутывалась с головой в большое банное полотенце, но наглое комарье пролезало и туда. Из носа текло, глаза слезились от болезни и от близкого нахождения к огню и дыму. Вдобавок, свело спину. Наверное, сказалось длительное нахождение на сырой и холодной земле. Каждый мой поворот и движение позвоночника отдавались пронзительной болью.

Вот так. Всего лишь два дня в сыром лесу. В те редкие мгновения, когда мозг отключался от ощущения боли, я все пыталась понять, чем же я так провинилась — простая городская девчонка, чтобы судьба засунула меня в такую глушь и начала ставить эксперименты на выживание?

Третий день опять начался с дождя. Плохо соображая, я доела начинающие попахивать бутерброды. Есть все равно хотелось жутко. Брела вперед на автопилоте, не думая ни о чем. Пришел противный кашель. Забитый нос не давал дышать, но исправно тек. Вся одежда воняла сыростью. Это я чувствовала даже сквозь забитый нос.

Вечером, я снимала кроссовки и старалась высушить распухшие ноги. Чувствуя себя разбитым корытом, я скрючилась у костра и уже не обращала никакого внимания на комарье. Усталость первый раз взяла свое настолько, что я уснула крепко, не просыпаясь ни от комаров, ни от холода, ни от звуков ночного леса. Не было ни снов, ни мыслей.

Четвертый день. Упрямо бреду через лес в одном и том же направлении. Уверена, что в одном и том же, потому что куда бы я ни повернулась, интуиция всегда подсказывала мне именно ЭТО направление. Хотя на самом деле, весь лес с его полянами, небольшими просветами, большими просеками, давно сложился у меня в один большой круг ада.

Вечером, перед ночевкой плюнула на все, набрала грибов и запекла. Выжила.

Так прошло пять дней.

Давно уже пришло отупение. Я просто брела, повинуясь шестому чувству. Несмотря ни на что, очень хотелось жить. Желудок с трудом воспринимал грибы, меня постоянно мутило. В голове стоял какой-то слабый шум.

Ночью снилась мама: она гладила меня по голове и шептала:

— Все будет хорошо. Ты иди. Обязательно дойдешь.

— Не могу я больше, мам, я так устала, мне больно.

— Ничего, все пройдет. Ты ведь почти пришла уже. Немножко осталось. Ты ведь сильная у меня. Совсем немножко.

— Мам, меня спасут? Меня ищут ведь?

— Ищут, конечно ищут. Только спасешь ты себя сама, доченька. Немного осталось.

Вставать не хотелось, не хотелось опять идти куда-то, даже шевелиться не хотелось. Провалиться бы опять в нирвану сна. Да ради чего все это, куда я иду? Да вообще какая разница миру умру я здесь или через 40 лет, а может через год от кирпича на голову. Я первый раз за шесть дней снова заплакала, от бессилия, от невозможности управлять отказывающимся повиноваться телом, от обиды за свою обыкновенную жизнь. Оставшийся мозг пытался найти зацепку: Ради чего? Зачем все это?

11 мая. Оглушительное пение птиц, все в цвету, теплое, начинающее греть солнце, пляж, песок и море. Сухая горячая кожа рядом, любовь. А там что? Туда я всегда успею, в любой момент, по собственному желанию, ну вот хотя бы сейчас. Точно. Прямо сейчас. ТАМ не надо никуда идти. Тихо и спокойно. Маленький мальчик идет мне навстречу, у него пепельные волосы и серые глаза… мне очень надо с ним поговорить. А потом назад… Назад… А назад могу и не вернуться…

С трудом поднялась, пошла.

Силы совсем оставляли, часто падала и долго лежала. Старалась ползти. Поднималась и снова шла. Городской житель. Какая ирония. Всего неделя в лесу. Я закрывала глаза и лежала на земле, думая, отоспаться бы, отдохнуть и я тут же встану и пробегу эти оставшиеся несколько километров до спасения.

Спасение-то обязательно придет. Как же иначе?

Начался противный колючий кустарник, через который пришлось продираться целую вечность. Снова деревья, трава, поляна, кусты, деревня, деревья, трава…

Деревня…

Дошла.

На адреналине доковыляла до маленького крайнего домика и начала шкрябать калитку.

Всадники остановились у большой воронки в земле. Кто-то огромной ложкой взял, да играясь перемешал клочок.

— Похоже, приехали…

— А если ошибаются?

— Сейчас и проверим, ошибаются или нет.

Один из всадников слез с лошади и, осторожно ступая, стал спускаться вниз, к самому сердцу воронки. Земля была рыхлая, и кое-где, ноги утопали по самую щиколотку. Дойдя до низа, он наклонился и провел рукой ладонью вниз над взъерошенной почвой, будто рукой хотел увидеть нечто, скрытое под поверхностью. Потом вытащил длинный тонкий кинжал и всадил в землю в самом центре ямы.

Реакция последовала незамедлительно. Из-под земли раздался душераздирающий визг, и брызнула мутная струйка. Лошади взбунтовались и стали рваться подальше от воронки.

— Веревку! — он на лету поймал брошенный конец и приготовился. В то же мгновение земля разошлась, и на него ринулась огромная отвратительного белесого цвета тварь. Он пригнулся и быстро переместился под толстым брюхом, пройдя по нему лезвием. Издав еще один визг и истекая мутной жижей, тварь попыталась уйти назад под землю, втягивая свое пухлое тело внутрь. Но на голову ей уже была накинута веревка, которую радостно тянули получившие возможность сбежать подальше от страшного места, лошади. Нож взметнулся еще несколько раз и пухлый, белесый, похожий на червя монстр, сдался. Чуть извивающееся и подрагивающее тело с трудом вытащили на поверхность три лошади. Следом, тяжело дыша, вылез победитель.

— Это он? — самый молодой участник постановки разглядывал вонючую тушу. На его лице читалось отвращение.

— Он. Второй за полгода. Видимо, прав был твой полоумный друг, — Старший обратился к юноше в накинутом чуть ли не на глаза капюшоне. — Переход скоро. Раз эти твари наружу полезли. — И уже обращаясь ко всему отряду, — Поехали обратно! Дальше пусть Совет соображает.

— Постой, — Тот, что был в капюшоне, слез с лошади и неторопливо поднял с земли комочек с прилипшим к нему бубенчиком. — Ты был, когда первого убили?

— Нет.

— И я не был, — задумчиво проговорил капюшон, — но слышал, там их двадцать было и два мага…

— Да… — подумав, старший тоже начал проникаться ситуацией. — А я то уже обрадовался, что легко так справились, еще удивился, зачем нам тебя-то тогда навязали…

— Воронка больше него раз в пять, и если он в состоянии заглотить свинью или козу, то про корову я бы поспорил. А про людей и говорить нечего. Человек на лошади от него далеко ускачет…