Морис Делез - Слуги паука 2. Пленники паука Страница 9

Абулетес значительно посмотрел на Конана и замолчал, представляя северянину возможность самому делать выводы из сказанного. Как видно, слова его оказали нужное действие, потому что некоторое время молодой варвар молчал, потом посмотрел на старого кабатчика и коротко спросил:

— Велика ли награда?

— Десять тысяч золотых, несравненный! — восторженно воскликнул он.

— Негусто,— хмыкнул Конан.

— Так ведь туранских золотых! Это большие деньги,— возразил Абулетес,— на это золото можно купить стадо в полсотни верблюдов!

И, дабы подчеркнуть значительность сказанного, кабатчик поднял вверх указательный палец. Однако результат оказался вовсе не таким, на который он рассчитывал. Конан сгреб его за грудки, и кабатчик почувствовал, что ноги его оторвались от пола, а лицо неожиданно оказалось на одном уровне с лицом варвара, которому коротышка-толстяк доставал лишь до плеча.

— Да как ты посмел, осёл облезлый, сравнить меня с верблюдом!

— Так ведь целое стадо!..— просипел полузадавленный кабатчик, не понимая, что так разозлило киммерийца.

Лицо Конана налилось краской гнева.

— Задавлю!

Тушка, усмехнувшись, скользнул мимолетным взглядом по зашедшемуся звонким смехом Лисенку и насилу придал лицу серьезное выражение.

— Пощади его, несравненный. Наш почтенный хозяин всего лишь хотел сказать тебе приятное.

Конан нахмурился:

— Это так?

— Так, могучий лев,— просипел полузадушенный бедняга.

Руки разжались, и Абулетес без сил рухнул на скамью.

— А раз так, то прости и ты меня, почтеннейший, я не со зла. На вот — запей.

Он плеснул в пустой кубок вина и пододвинул его неудачливому рассказчику. Тот сделал несколько жадных глотков и почувствовал себя значительно лучше. Увидев, что представление закончилось, публика занялась своими делами. Впрочем, особой тревоги никто не выказал: подобные сценки в любом кабаке, таверне или духане Пустыньки были отнюдь не редкостью и в большинстве случаев заканчивались безобидно, хотя бывали и исключения.

— Это все? — спросил Конан, едва Абулетес пришел в себя.

— Хвала Митре, все.— И, поймав на себе удивленный взгляд Конана, поспешил добавить: — Старый стал, на вторую новость меня бы уже не хватило.

Киммериец усмехнулся про себя, но виду не подал, а, наоборот, придал лицу зловещее выражение, еще больше напугавшее беднягу.

— Если узнаешь что новое, почтеннейший, прошу не утаивать.

— Как можно, несравненный, как можно! — запричитал тот.— А теперь, прошу простить, но мне пора. Посетителей становится все больше.

И, не переставая кланяться, он спешно юркнул за занавеску и в тот вечер больше не показывался в зале.

— Мелия…— задумчиво повторил Тушка.— Это не та, что разыскивает тебя по всему городу?

— Та.— Конан мрачно кивнул.

— И что ей надо?

Северянин пожал могучими плечами:

— Хочет женить меня на себе.

Тушка был так удивлен, что даже подавился куском.

— Так ведь ты говорил, что и сам неравнодушен к ней!

Конан мрачно кивнул.

— Ты ее любишь. Она любит тебя и хочет за тебя замуж, а ты прячешься от нее и спишь с другой.

Конан молча кивнул, подтверждая, что так оно и есть. Толстяк закатил глаза и пошевелил губами, пытаясь понять суть происходящего, но отчаялся и только спросил:

— Так чего же тебе надо?

— Сам не знаю.— Киммериец пожал плечами.— Не по душе мне это.— Он помолчал и добавил: — Уйду я. Вот потрачу деньги поганого стигийца и уйду.

— Правильно! — обрадовался Лисенок.— И я с тобой! Надоело мне в Шадизаре. Пыль да жара круглый год!

— Ладно, ладно,— толстяк привстал и дружески хлопнул Конана по плечу, так что тот едва не рухнул на пол,— не раскисай. Та, наверху, хоть стоит того, чтобы… — Он замялся, не зная, как закончить начатую фразу. — Ну, в общем, стоит того?

— Стоит, сам видел! — с видом знатока ответил за Конана мальчишка.

— Ах ты…

Рука Конана метнулась вперед, но поймала лишь воздух. Паршивец уже стоял в дверях и корчил смешные рожи. Киммериец махнул рукой — разве такого поймаешь!

— Ладно, иди обратно.

— А за ухи таскать не будешь? — подозрительно поинтересовался Лисенок.

— Нет.

— Честно?

— А куда ты мне с ослиными ушами? — усмехнулся молодой варвар.— В любой толпе тебя заметят.

Довод был настолько бесспорным, что Лисенок вернулся, покорно сел на место и принялся снова поедать сливы.

— Я вижу, что-то тревожит тебя, — вновь заговорил Тушка, не сводивший пристального взгляда с приятеля.

Северянин поморщился:

— Я думаю, в одном почтенный наш хозяин прав — обезьяна спустилась с дерева, и это неспроста.

— Ну, особенно бояться-то не стоит, может, он и не по твою душу заявился сюда, — успокоил приятеля толстяк.

— А я и не боюсь,— Конан пожал плечами,— но неохота последние дни провести, озираясь по сторонам и, как трусливая баба, вздрагивая от каждого шороха.

— Вряд ли это у тебя получится,— хохотнул Тушка,— даже если б ты захотел. Трусливый Конан — это что-то новое, но проявить разумную осторожность, конечно же, не помешает.

Киммериец промолчал, да и что он мог сказать, если и сам думал так же?

— Теперь ты видишь,— с серьезным лицом сказал Тушка, обращаясь к Лисенку, хотя в глазах его плясали веселые огоньки,— как все высоко ценят Конана. И ты должен поменьше бедокурить и относиться к нему с почтением, ведь он для тебя как отец родной.

— Ладно, перестань,— поморщился киммериец, хотя и видно было, что ему приятно.— Для его отца я слишком молод, но в одном ты, быть может, и прав.

— В чем же?

— Придется тебе завтра побегать по городу, — он повернулся к Лисенку,— и выяснить все о Маргабе. Но смотри, не попадись ему на глаза!

— Я все сделаю, как ты сказал, отец родной!

Сорванец хитро улыбнулся и исчез за дверью.

Харат, один из четверки Посвященных Малого Круга, метался из угла в угол, не находя себе места. Он знал, что такое поведение роняет его достоинство, но ничего поделать с собой не мог: он нервничал, и волнение его усиливалось тем, что причина была нешуточной, а ответственность огромной.

Шутка сказать, впервые со времен падения Ахеронской империи у жрецов Затха появилась надежда получить силу, равную тем, которыми свободно манипулировали древние, и задача, возложенная на него братьями, была очень и очень серьезной.

Ему предстояло дождаться воплощения Памелы в тело ее правнучки Зиты и доставить девушку в храм Кара-Затха в Сура-Зуде — тайном городе жрецов Затха, двойнике Йезуда, о котором знали даже не все жрецы в самом Йезуде. Там ее должны принести в жертву, и великий Затх, чье тело хранится нетленным в храме Кара-Затх, богини-матери, оживет, и то величие, и ту силу, которую получат его жрецы, а среди них первым он, Хараг, просто невозможно представить…