Ольга Кай - Саоми Страница 9

Пространство между торговыми рядами было заполнено разнообразным людом, и идти приходилось, едва ли не проталкиваясь локтями. Внезапно над площадью раздалось сердитое рычание… Казалось, кроме меня и моего спутника внимания на него никто не обратил, а вскоре послышались довольные крики и смешки. Может, в город приехал цирк? Мой спутник неосторожно поднял голову, оглядываясь по сторонам, и я ускорила шаг.

Центр площади оставался свободным от прилавков и палаток. Там-то и собралась толпа зевак, окружив большую деревянную клетку на колесах. Слабо шевельнулось любопытство… и я нырнула в толпу, уверенная, что Ярат последует за мной.

Посреди клетки, раздраженно глядя на людей желто-зелеными глазами и стуча по дощатому полу пушистым хвостом, стояла саомитская кошка. Самая обычная, с шерстью цвета обожженной глины, совсем не такая красивая, как тот кот, которого я видела в доме Учителя. Ее внушительной величины когти и острые белоснежные клыки вызывали злорадное восхищение собравшихся. К прутьям никто не приближался, потому что кошка готова была порвать в клочья каждого, кто оказался бы в пределах досягаемости.

— Это настоящая саомитская кошка. Ее поймал мой знакомый охотник в горах севера, — рассказывал тем временем хозяин, слуги которого обходили с шапками ближайших зрителей, настойчиво требуя поделиться монеткой. — Трое его товарищей, таких же храбрых охотников, не пережили схватку с этим зверем и умерли страшной смертью, истекая кровью…

Рассказчик осекся и замолчал, заметив, что внимание толпы больше не принадлежит ему, а собравшиеся, удивленно перешептываясь, смотрят ему за спину. Наверняка у толстяка мелькнула мысль, что кошка вырвалась из заточения и теперь стоит прямо позади него, кровожадно облизываясь, но… в глазах зрителей не было ужаса, только невероятное изумление.

— Умерли страшной смертью, говоришь? — вдруг переспросил молодой паренек в одежде подмастерья из кузнечного цеха. — А киса-то ручная! Небось, купил ее у бродячих шутов, а нам теперь байки травишь!

— Да что!.. — возмущенный хозяин животного обернулся и как раз успел увидеть, как бурая кошка шершавым языком лизнула протянутую руку подошедшего вплотную к клетке смельчака, в котором я, оглянувшись одновременно с хозяином, узнала Ярата.

— Эй, парень, ты что делаешь! А-ну отойди, она тебе сейчас руку по локоть откусит!

Ярат не обратил внимания на предупреждение. Он стоял, не поднимая головы, пряча лицо за прядями волос, но мне показалось, я разглядела усмешку. Кошка нырнула под его ладонь покрытым бархатистой шерсткой носом.

Видя, что предупреждения никому не нужны, хозяин зверя замолчал, а потом мелкими шагами засеменил к Ярату, держась, однако, на расстоянии от клетки. Но Ярат не стал ждать. Быстро отступив назад, он скрылся в толпе, которая, пропуская удивившего их незнакомца, смыкалась следом плотной стеной. Опасаясь потерять своего спутника, я тоже начала проталкиваться назад, подальше и от клетки, и от кошки, и от ее изумленного хозяина, который все еще кричал вслед Ярату: "Стой! Стой!"

— Зачем этот цирк? — спросила я, найдя Ярата в некотором отдалении от толпы. Он не ответил, лишь одернул широкие не по размеру рукава вязаной кофты и пожал плечами.

Вечером мы подошли к небольшому дому на окраине, я постучала в калитку и попросила хозяев пустить меня и моего спутника переночевать на сеновале. Все это время Ярат, наклонив голову, стоял за моей спиной, и хозяйка с хозяином долго смотрели то на меня, то на него, а потом отказали. В следующем доме, куда мы постучались, дородная женщина указала пальцем на Ярата и грозно спросила:

— А это кто? Кто он тебе?

— Никто. Мы просто путешествуем вместе. Нам по дороге…

Дверь с грохотом захлопнулась перед моим носом.

Выйдя за калитку, я хмуро посмотрела на своего спутника.

— Наверное, придется проситься на ночлег по отдельности.

Он молча кивнул.

На улице было холодно, пронизывающий ветер летел над дорогой, поднимая мусор, срывая с ветвей коричневато-желтые лоскутки листьев. В лесу легче было спрятаться, устроиться на ночь в безветренном, уютном уголке, здесь же каждый уголок кому-то да принадлежал, и даже под забором прикорнуть возможности нет — хозяева непременно прогонят.

Мне не хотелось разговаривать с людьми, видеть людей, мне с избытком хватало Ярата, который действовал на нервы одним своим видом. Все-таки, если б тогда он не убежал, если б имперская стража его схватила, все было бы по-другому, и сейчас я была бы дома, с родителями и сестрой Виленой, которую так и не выдали замуж… Но на улице слишком холодно, чтобы думать о чем бы то ни было, кроме теплого уголка да крыши над головой. Поэтому я решительно подошла к калитке, постучала, и чувствуя, что вот-вот начну стучать зубами, крикнула:

— Есть кто дома?

Ответом мне был сначала громкий лай, потом из дома вышел мужчина, высокий, широкоплечий, с щедрой сединой в заплетенных волосах.

— Кто такая, чего надо? — грозно спросил он.

— Пустите, пожалуйста, переночевать.

Мужчина нахмурился, разглядывая меня, и вдруг согласно кивнул:

— Ну, заходи. В дом не пущу, а на сеновале можешь поспать.

Теплая радость поднялась откуда-то из живота, мигом захватила сердце и едва не заставила улыбнуться. Неужели? Значит, я буду спать в тепле, на мягком сене, да еще, быть может, хозяйка передаст мне, как водится, краюшку свежего хлеба с приятно похрустывающей корочкой…

Но для человека, невесть за какие прегрешения наказанного наличием совести, любая радость вдруг может стать недосягаемой из-за какой-нибудь досадной мелочи. И хотя моя совесть очень редко давала знать о себе, именно теперь ей суждено было проснуться и поинтересоваться, вкусен ли будет хлеб, сладок ли сон, если я буду знать, что в это время мой спутник слоняется по улицам, голодный и замерзший, без возможности даже прилечь и вздремнуть часок другой. Я ведь прекрасно понимала, что сам он не рискнет проситься на ночлег, потому как кто впустит в калитку человека, при разговоре ни разу не показавшего глаза и прячущего лицо за волосами?

Я вздохнула, понимая, что о свежей краюхе хлеба и уютном уголке останется только мечтать, если я попрошу… Но оглянулась, нашла глазами в полумраке осеннего вечера фигуру Ярата и, снова умоляюще глядя на хозяина дома, сказала:

— Только я не одна, с братом.

Темнота добротного, просторного строения была наполнена запахом сухого сена и его едва слышным, но непрекращающимся шелестом. А еще теплом… Я легла, широко раскинув руки и ноги — неприлично, конечно, но кто меня видит? Где-то здесь, достаточно далеко, чтобы не мешать мне представлять, будто я одна, расположился Ярат. Слабый свет проникал сквозь щель у покосившейся двери, которая внезапно отворилась. Маленький мальчик с закрытым стеклянными пластинами светильником в руке появился на пороге.