Леонид Кудрявцев - Меч некроманта Страница 9

Гм... а как его отцепить?

Нет, это было сделать нетрудно и без больших усилий. Но что, если при этом детеныш пострадает? И как на это прореагирует его мама? Как долго она будет преследовать обидчика и что с ним сделает, настигнув? Крысиный король осторожно потряс лапой, и это привело лишь к тому, что детеныш вцепился в нее сильнее.

Вот так история!

— Эй, — сказал предводитель крыс. — Брысь, малявка. У меня и так куча неприятностей. Чего ты ко мне пристал?

Тиранозаврик безмолвствовал.

Хорошо же... ну, сейчас...

Старательно делая вид, будто ничего не произошло, крысиный король двинулся дальше. Шагов через двадцать он опять остановился. Тиранозаврик продолжал цепляться за его лапу. Чувствовалось, упорства ему не занимать.

— Ну, что тебе от меня надо? — спросил крысиный король. — Зачем ты ко мне прицепился? Я тебя трогал?

Детеныш молчал.

— Хорошо, давай договоримся. Что я могу для тебя сделать?

Ответа не последовало.

— Ты хочешь есть?

Гробовое молчание.

— Ой, сюда идет твоя мама! — воскликнул крысиный король. — Беги к ней! Она уже рядом.

Ноль внимания, фунт презрения.

— Ты будешь со мной разговаривать? Нет? Ну, тогда так и скажи.

Тишина.

— Хорошо же...

Крысиному королю очень хотелось сказать вслух все, что он думает о маленьком негодяе, имевшем наглость прицепиться к его лапе, но он знал, что делу это не поможет. Более того — запросто может все усугубить. Нет, тут следовало пустить в ход дипломатию, действовать осторожно, с умом.

Итак — с умом. Итак — дипломатия.

— Ну, ладно, — сказал крысиный король. — Давай договоримся. Ты хочешь есть?

Тиранозаврик, не разжимая челюстей, издал невнятное рычание.

Предводитель крыс приободрился.

Это уже был какой-то прогресс. И кстати, следовало ковать железо, пока оно горячо.

— Значит, перекусить ты не прочь? Прямо сейчас?

Рычание.

Неплохо. Кстати, для того чтобы что-то съесть, паршивцу в любом случае придется разжать зубы. Так почему бы ни поставить эксперимент?

Восьмикрылая стрекозушка, яростно шипя, забилась в лапе крысиного короля.

— Ну вот, а как тебе это? — спросил он, подсовывая стрекозушку тиранозаврику. — Будешь есть? Видишь, какой я добрый?

Малыш тотчас отпустил его ногу, схватил насекомое и в мгновение ока проглотил.

— Вкусно? — спросил крысиный король.

Тиранозаврик кивнул.

— А теперь мне пора идти. Теперь ты сыт, и значит, мне можно продолжать свой путь.

— Нет, — заявил малыш.

— Почему нет? — поинтересовался предводитель крыс.

— Я буду с тобой. Куда ты, туда и я.

— Почему?

— Ты меня накормил первым.

— А это тут при чем?

— Если накормил, значит, ты моя мама.

12

Лампа у джинна была просто шикарная, сделанная всего лишь четыре тысячи лет назад. Учитывая, что речь идет о волшебной лампе, срок этот был самым минимальным. Еще жилище джинна имело очень удобный носик, достаточно широкий, чтобы не цепляться за его стенки боками. Причем, носик этот был искусно изогнут, что гарантировало защиту от дождя и солнечных лучей, а в самом изгибе было некое, законченное, присущее только настоящему произведению искусства изящество. И конечно, внутри лампа была в полной мере просторна. В ней поместились даже несколько гурий, а также плавательный бассейн, считавшийся и вовсе немыслимой роскошью.

В общем, лампа у джинна была просто замечательная. Единственным ее недостатком было то, что она самому джинну смертельно надоела. И недостаток этот сводил на нет все до единого удобства, делал проживание в лампе совершенно неприемлемым.

Владей ей кто-то другой, джинн уже давно постарался бы вырваться на свободу. А вот крысиный король... этот крысиный король...

Джинн задумчиво почесал затылок и решил, что пока поблизости не появилось достойных вариантов для воздействия, можно попытаться все-таки подобрать ключик к крысиному королю.

Собравшись с силами, он, может быть в сотый раз, попытался подумать о крысином короле с презрением. Это было одним из основных условий рождения очередного плана спасения из ставшего ненавистным обиталища. Вот только получалось это плохо. Слишком уж лихо крысиный король вел себя в деле с Аббасом — рыкающим львом пустыни.

Крысиный король были слишком хитер и осторожен. Как можно с презрением думать о ком-то, оказавшемся тебя хитрее? И как можно придумать хорошую хитрость против того, о ком ты не в силах думать с презрением?

Отчаявшись найти выход из безнадежного положения, джинн тяжело застонал и с размаху ударил себя кулаком по бритой макушке. Новых идей от этого в его голове не появилось, а вот легкая головная боль возникла.

И все-таки он знал, что у его нового владельца должна быть какая-то уязвимая точка. Надо только ее нащупать. Вот как это сделать?

Золото? Да, он любит золото, но не настолько, чтобы ради него рискнуть вступить в состязание с джинном. Честолюбие? Ну да, он в меру честолюбив. Но именно — в меру. Как можно через честолюбие зацепить того, кто уже является королем? Любовь? Как к этому делу подстегнуть любовь?

Джинн расположился поудобнее на огромной, вышитой золотом, набитой мягкой травой седалькой подушке, и задумчиво посмотрел на сидевшую неподалеку рыжеволосую гурию. Та сейчас же стала строить ему глазки и томно поводить плечами. Глаза ее, как и положено влажно блестели, губы были призывно полуоткрыты, улыбка предвещала неземное блаженство.

Именно, неземное.

Внутриламповое.

Джину стало тошно.

Эх, попадись ему такая красотка снаружи, на свободе... А вот в лампе... И ведь ничего не придумаешь... Хотя... Стоп, стоп, а что это совсем недавно с хозяином лампы произошло? И не появилось ли возле него некое новое живое существо? Он зря не обратил на эту маленькую хищную ящерицу внимания.

Рыжая красотка, вдруг оказавшаяся совсем близко от подушки джинна, нежно и в то же время страстно прижалась к своему повелителю. Вот только в этот момент его не смогли бы отвлечь от размышлений даже все гурии на свете. Он думал, причем так сосредоточенно, как никогда.

Конечно, шансы казались маленькими, но кто мешает попробовать претворить в жизнь некую забавную идею? Вдруг что-то получится?

13

Их было трое. Они шли по лесной дороге. Вел их приказ, который надлежало исполнить любой ценой. Он исходил от того, чьи желания не подлежали обсуждению, от того, кто развлекаясь, мог дать или отнять существование.