Сергей Лифанов - Приют изгоев Страница 9

Выслушав эту не очень приятную для себя историю, которую, перебивая и дополняя друг дружку живописными подробностями, рассказали его спасители золотари, Батен смущенно их поблагодарил.

— Да не за что, — повел здоровенными плечами Грус и честно признался: — Вон Волантиса благодари. Я-то ведь против был, чтобы тебя вытаскивать. Ну, не то чтобы против, но… — Он махнул рукой и замолчал, а Волантис произнес усмешливо:

— Не обращай на него внимания, парень. Видел бы ты, как он тебя откачивал, когда из тебя дерьмо фонтаном било. А вообще-то, — перевел он тему, — за что тебя свои-то так?

Батен молча пожал плечами. Как им объяснишь, за что? Конечно, люди они в общем-то добрые, раз не оставили его тонуть в дерьме, но вряд ли смогут понять, почему краевики невзлюбили его. «Бла-ародный», — вспомнилось ему.

— Да какие они мне свои, — проговорил он с неожиданной горечью, глядя на мерцающий огонь лампы-жаровни.

— Вот как? — произнес Волантис. — То-то я и смотрю, на краевика ты не очень-то похож. Они все волосатые, что та росомаха, а ты вон только-только бороденкой обрастаешь, хоть и на молоденького никак не тянешь.

Батен невольно провел рукой по действительно едва начавшей оформляться бородке и припомнил виденных им краевиков-разъезжих: огромная меховая шапка, бородища по самые глаза и меховая же бурка на плечах. Поистине росомахи.

— Да от него за версту дворянином тащит, — подал голос молчавший все это время Мергус. — Я это сразу понял, когда он еще говном пах.

— Угадали, — невесело улыбнулся Батен. Этот мрачный, затянутый в кожу странный человек — мужиком у Батена его назвать язык не повернулся бы, — не обращающий, казалось, ни на кого внимания, притягивал внимание Батена с того момента, как только появился. Слушая рассказ золотарей, потягивая непривычный чай, Батен все время косился на него, а тот возился со своими тюками, что-то в них перебирал, перекладывал, словно готовился в дальний путь. Так оно, наверное, и было. Но вот, однако, все-то он подмечал и прислушивался ко всему. — Меня зовут Батен Кайтос из Шеата, и я дворянин до девятого колена.

— Вот те раз! — всплеснул руками Волантис. — Ты смотри, Грус, кого нам из дерьма удалось выловить! Аж ведь до девятого колена!

— А как же это ты тогда там оказался? — с интересом спросил Грус, показывая пальцем в потолок. — Ты же из солдатского нужника к нам вывалился. Да и одет ты как простой солдат.

— Если не хуже того, — вновь вставил слово Мергус. Видно, и ему при всем напускном безразличии хотелось бы узнать, откуда берутся выпадающие из солдатских нужников дворяне.

— Я его чистил, — просто ответил Батен.

Он привычно ожидал насмешек или чего-то похожего, но их не последовало, и Батен спокойно рассказал свою историю. Ни к кому конкретно он не обращался, просто смотрел на ровно горящее пламя под жаровней и говорил. А его слушали; краем глаза Батен даже уловил, что Мергус где-то в середине его рассказа тоже прервал — а может, просто закончил — свои сборы и присоединился к золотарям.

Батен привык подшучивать над своим «глубинным дворянством до девятого колена» вообще и над своим «родовым гнездом», Шеатом, в частности. Да, когда-то — если верить семейным легендам — род Кайтосов восходил едва ли не к самим истокам Третьей Империи. Первый Кайтос был простым солдатом в армии самого легендарного Железного Маршала Тотса, будущего родоначальника династии Джанахов, и был удостоен дворянства и удела за особые заслуги. Тут легенды варьировались в довольно широком диапазоне, но судя по тому, что дворянство было мелкопоместным и даже без титула, то либо заслуги сии были не так чтоб велики, либо милость государя не щедра. Он и основал род небогатых, но гордых дворян-воинов Кайтосов из Шеата, участвовавших во всех без исключения кампаниях своего соверена и его наследников1 не столько по долгу вассала, сколько по зову сердца.

Может быть, так оно и было когда-то, но в иные времена. Нынче же от былого мало что осталось.

Прибыли с Шеата только и было, что громкое дворянское имя — все же остальное Кайтосам уже давно приходилось добывать службой Императорам, и зов сердца не имел к тому никакого отношения. Иногда Шеат начинал приносить доход: подновлялся дом — замком его можно было считать только номинально — и оживлялась усадьба. Но длилось это обычно недолго. Потому что подрастало очередное поколение Кайтосов — и мальчиков надо было снаряжать и отправлять в юнкерское училище, а девочки становились невестами — и им требовалось достойное приданое…

Батен хорошо помнил отчаяние, которое охватило его, когда он, старший в семье, стал перед необходимостью собирать приданое для двух своих сестер и одновременно ломать голову над тем, где достать денег на необходимое улану снаряжение. Кое-какое оружие у него было — дедовское еще да отцовское; были шелковые легинсы и рубаха — да использовать их можно было разве что в качестве нижнего белья. А вот денег на достойное верхнее платье и мундир у него не было, и на хорошего коня не было; даже на сапоги — и то не набиралось. Не говоря про приданое. Тогда он, поступясь гордостью и принципами, написал слезные письма всем более или менее состоятельным родственникам, разорил Шеат вчистую, продав весь скот и оставшийся десяток стволов корабельного леса, заложил парадную саблю прадеда, разделил вырученные деньги пополам и устроил сестрам свадьбы не хуже, чем у людей. А потом оседлал старую кобылу и поехал по родичам просить в долг. Немного дал двоюродный дядька, немного пришлось взять у ростовщика; долго и стыдно торговался за каждый грош с портным, сапожником и барышником — но в полку он выглядел вполне пристойно, хотя и без щегольства.

Весь первый год службы он все больше и больше увязал в долгах, перезанимая у одних, чтобы расплатиться с другими. Но тут, на счастье, во время первого же своего похода на мятежный, как всегда, Север он взял в плен самого князя Галови. Случай, шальная удача — но наградных денег хватило, чтобы сраву рассчитаться с половиной всех долгов; со второй половиной он рассчитывался еще четыре года. Потом понемногу привел в порядок Шеат, и только тогда решился жениться.

О женитьбе он подумывал и до этого: выгодная женитьба могла поправить многие, если не все, его дела. Но богатые невесты — для богатых женихов, а он таковым не был. Жениться ради денег, как нередко поступали иные счастливчики, Батен не желал. Мешало то ли непонятное ему самому чувство какой-то брезгливости, то ли действительно врожденное благородство. Да и с Альри-шей он был тогда уже знаком больше года. Она была ему ровней, небогата, но хороша собой. Батен честно любил ее, видел, что она отвечает ему взаимностью, и едва дела пришли в относительное равновесие — сделал предложение, которое было благосклонно принято.