Тэд Уильямс - Явившийся в пламени Страница 9

Я знала, что никто из них ничего мне не скажет. Даже колдунья заявила, что это не мое дело. Эту тайну я могла раскрыть только сама.

Я решила заглянуть в книги отчима, которые он прятал и от меня, и от всех остальных. Раньше это было бы почти невозможно, но теперь, когда Сулис всю ночь читал, писал или разговаривал сам с собой, мне думалось, что днем он будет спать как мертвый.

Я пробралась в его покои рано утром. Слуг своих он давно уже распустил, и никто не осмеливался стучаться к нему без зова. В комнатах не было никого, кроме отчима и меня.

Он лежал поперек кровати, свесив голову за ее край. Не знай я, как он умерен во всем, я могла бы подумать по его хриплому дыханию и по беспорядку на постели, что он напился до бесчувствия, — но Сулис почти не пил вина.

Ключ от сундуков с книгами висел у него на шее. Я вытащила его из-под рубашки и не могла не заметить при этом, насколько счастливее у Сулиса лицо, когда он спит. Морщины на лбу разгладились, челюсти не сжимались больше в привычной угрюмой гримасе. В тот миг, при всем моем возмущении тем, как он поступил с колдуньей Валадой, я пожалела его. Какое бы безумие ни овладело им, на свой лад он был добрым человеком.

Он пошевелился и произнес что-то во сне. С бьющимся сердцем я сняла с него ключ через голову.

Отперев сундуки, я стала вытаскивать и просматривать запретные книги одну из другой, прислушиваясь к дыханию спящего. Большинство этих фолиантов в простых переплетах было написано на незнакомых языках, а кое-где я и буквы не могла распознать. В книгах, понятных мне, содержались либо волшебные сказки, либо рассказы о нашем замке в пору владычества северян.

Прошло больше половины часа, когда я нашла небрежно скрепленную книгу, озаглавленную «Сочинения Варгеллиса Сулиса, седьмого преемника Хонсы Сулиса, главы дома Сулисов в изгнании». Поначалу аккуратный почерк отчима плотно заполнял листы, но с годами буквы становились все крупнее и неразборчивее, а последние страницы, можно было подумать, писал ребенок, еще не выучившийся грамоте.

Шум, донесшийся с постели, испугал меня, но отчим только промычал что-то и повернулся на бок. Я стала листать книгу быстро, как только могла. Это был, должно быть, последний том его писаний — впервые записки относились к первому году нашей жизни в замке. Многие страницы были посвящены строительным делам. Имелся там также перечень судебных решений, которые Сулис выносил в качестве владельца замка и сдаваемых в аренду земель. Были и заметки более личного характера, но краткие и сухие. Печальному событию трехгодичной давности он посвятил всего несколько слов: «Синетрита умерла от грудной горячки. Ее похоронят на мысу».

Единственное упоминание обо мне было сделано несколько месяцев назад: «Бреда сегодня счастлива». Я испытала странную боль от того, что мой сумрачный отчим заметил это и записал.

На более поздних страницах почти не говорилось о домашних и хозяйственных делах, ибо Сулис и в жизни потерял к ним интерес. Вместо этого я находила все больше ссылок на книги других авторов: «Плесиннен утверждает, что Бог пожирает жизни, как пламя — сучья и ветви. Как же тогда…» — Дальше было размазано, и я разобрала только слово «гвозди», а дальше как будто «Священное Древо». В другом месте перечислялось несколько «Дверей», найденных неким Ниссом. У каждой из них стояло примечание, которое мне не объясняло ровным счетом ничего. «Переместилась», — дрожащей рукой царапал отчим, или «В пору безвременья», или даже «Встретил Темное».

Лишь на последних двух страницах говорилось о женщине, сидящей в темнице под тронным залом.

«Мне сказали о женщине по имени Валада. Никто больше из живущих к северу от Пердрюина не знает о Черном Пламени. Нужно заставить ее говорить». И чуть ниже, еще более неразборчиво: «Колдунья упорствует, но теперь я не уступлю, как было в канун Элизиамансы. В следующий раз Голоса под замком будут слышны в Каменную Ночь. Стены будут тонкими. Последняя надежда на то, что она проводит меня к Черному Пламени. Либо ответ, либо смерть».

Я старалась понять смысл всего этого. Что бы ни замышлял мой отчим, это случится скоро: Каменная Ночь — последняя ночь авреля, и до нее всего несколько дней. Я не могла понять из написанного, грозит еще колдунье опасность или нет — намерен ли он убить ее в случае неудачи или только если она попытается нарушить договор, — но не сомневалась, что его поиски Черного Пламени крайне опасны для всех остальных, и в первую голову для моего солдата, Телларина. Отчим снова произнес что-то во сне — жалобно. Я вернула книги на место, заперла их и потихоньку ушла.

Весь день я была рассеянна и вся горела, но на сей раз не от любви. Я боялась за любимого, опасаясь за отчима и Валаду, но не могла никому сказать о своем открытии. Впервые с тех пор, как мой солдат поцеловал меня, я почувствовала себя одинокой. Я была полна тайн, и у меня, в отличие от Сулиса, не было даже книги, которой я могла бы их доверить.

Наконец я решила, что последую за ними. Пойду в то место, о котором пишет отчим: глубоко под замком, где стены тонки и слышны какие-то голоса. Они будут искать свое Черное Пламя, а я — следить за ними. Я спасу их всех, стану их ангелом-хранителем.

И вот настала Каменная Ночь.

Думаю, если бы я даже не прочла записи отчима, то все равно бы догадалась, что роковой час близок — до того рассеян и загадочен сделался мой Телларин. Он ничего не сказал мне, когда мы лежали рядом в моей постели, но я чувствовала, что то, чему суждено случиться этой ночью, очень волнует его. Но он был связан с моим отчимом честью и кровью и не мог выбирать.

Он рявкнул на меня, когда я поцеловала его в ухо и запустила пальцы ему в волосы.

— Оставь меня в покое, дитя.

— Почему это я дитя? — поддразнила я с притворной беззаботностью. — Разве между нами такая уж большая разница? И разве ты не сделал меня женщиной?

Мой солдат был нетерпелив и не разгадал любви за сказанными мною словами.

— Всякая женщина, которая не отстает, когда ее просят, — всего лишь ребенок. А я взрослый, потому что ношу воинский знак и по первому требованию отдам жизнь за своего господина.

Телларин был на пять лет старше меня, и в те годы столь большая разница внушала мне великое уважение, но теперь я думаю, что мужчины всегда бывают моложе своих женщин, особенно когда речь заходит об их чести.

Он смотрел в потолок, и лицо его из сердитого стало задумчивым — я знала, что он думает о предстоящей ночи. Я тоже боялась предстоящего, поэтому поцеловала его опять, совсем легонько, и попросила прощения.

Когда он ушел, придумав какую-то лживую причину, я стала готовиться к собственному путешествию. Я заранее спрятала свой самый теплый плащ и шесть толстых свечей там, где Ульса и другие служанки не могли найти. Одевшись, я коснулась материнского золотого Древа у меня над сердцем и помолилась за всех, кто отправился со мной во мрак.