Владимир Аренев - Паломничество жонглера Страница 9

Да так, по сути, оно и было.

Во-первых, прыжки через окно, ползания по кустам и общение с К'Дунелем пробудили в нем дикий аппетит — и сейчас, переодевшись в «рабочий» костюм, он второпях приговаривал уже пятый пирожок. Во-вторых, всё нужное Гвоздь своим сказать успел, и гвардейцы этого не заметили. Ну а в-третьих, если и заметили, вряд ли услышали, о чем шла речь.

Так что пусть себе сидят на лавочке и выворачивают шеи, наблюдая сквозь щели в досках за тем, как он уплетает пирожок. Кайнору не жалко — ему смешно.

И немного страшно.

Жокруа К'Дунель сидит сейчас в первом фургоне и ждет представления, на которое давно уже хотел посмотреть. Поджимает, наверное, ноги, когда мимо Санандр проносит булавы и шесты, смущенно улыбается, извиняясь, что мешает своим присутствием «господам жонглерам». И теснее прижимает к боку сумку, которую, в отличие от гвардейских коней, не доверил оставшимся на полянке за селом двум своим людям. В сумке — деньги, откупные за Кайнора.

Кто-то дорого оценил его рыжую голову, очень дорого. За эти деньги можно собрать жонглеров со всего Иншгурранского королевства — и еще что-то останется позвякивать на дне К'Дунелевой сумки.

А в державе не так уж много отыщется богатых людей, способных снарядить такого вот Жокруа с такой вот сумкой.

Гвоздь доел пирожок, облизнулся и прислушался. Да, Жмун уже начал свои «Вести из фургона» — обыкновенное нынче вступление, которым потчует зрителей большинство странствующих артистов. Хотя, конечно, Жмун (с помощью Кайнора) форму изложения этих самых «Вестей» как следует переработал, чтоб люди, слушая, одновременно и развлекались.

— Были мы во многих местах, чудес видели — больше ста! Подходи и млад и стар, чтоб послушать. Все сюда!

Гвоздь ухмыльнулся: когда он предложил Жмуну изменить свое «Начнем, добрые люди, с вестей, а?» — старый фокусник забористо ругнулся и посоветовал Кайнору вспомнить, кто он таков. «Думаешь, если гвоздилки твои народ распевает, так ты уже король?» — «В этом — король, — честно ответил Гвоздь. И пожал плечами: — Ну, как хочешь, Жмун, я ведь не заставляю».

Фокусник поворчал и решил, что разок попробует, а дальше… А дальше оказалось, что «рамка»-то для слушающих так же важна, как и картинка, в оной рамке блистающая. К тому же запомнить выдуманные Гвоздем слова-зазывалки было легко даже рассеянной Киколь, которой иногда выпадало выкрикивать «Вести», пока остальная труппа готовилась к выступлению.

Из первого фургона выскользнул один из артистов и зашагал ко второму фургону. Это был Ясскен, желчный и узколицый уроженец южного герцогства, Трюньила. Уже окончательно стемнело, и в свете нескольких факелов, расставленных по периметру площади, тень трюньильца волочилась грязной тряпкой. Не поднимая головы, артист преодолел расстояние между фургонами и юркнул внутрь.

— Жмун велел передать тебе, чтобы не торопился, — проворчал он.

В труппе Ясскен выступал в качестве заклинателя змей и разрезателя Лютен (в колдовском гробу, разумеется). Кстати сказать, с Лютен он практиковал и менее экзотические, но более приятственные упражнения, на которые Кайнор уже давно махнул рукой. Ясскен же, не просто сходившийся с людьми, Гвоздя откровенно побаивался и (а как же!) немного презирал.

— Пойдешь гвоздить после того, как Киколь с Друлли выступит, — процедил он. — Санандр сейчас натянет канат.

Кайнор похлопал его по плечу:

— Замётано, старина! Слушай, кстати, у тебя часом запасного свистка для Друлли не найдется? А то я свой вместе с кафтаном оставил в доме одного здешнего рогоносца.

— Небось ты же его и сделал рогоносцем, — скривился Ясскен.

— Не уверен, хвастаться не буду. Но что рога у него после сегодняшнего стали увесистей — слово даю. Так как насчет свистка?

— Держи, — подал трюньилец, — а то ведь запорешь выступление.

«Я тебе его и так запорю, милый мой», — Кайнор спрятал свисток в карман и снова хлопнул факира по плечу, мол, благодарствую. Тот вздрогнул и поспешил из фургона.

А Жмун тем временем вещал:

— …Еще говорят, на монастырь Лягушки Пестроспинной, что в слиянии Ургуни и Тхалема, совершили нападение злодеи неведомые. Будто многих поубивали, добро всё монастырское покрали да и сами скрылись. Сказывают еще, что потом нашли десятерых молодцев в Гнук-Шунеке, в одном из тамошних постоялых дворов — и будто у всех глаза были вырезаны и яблоки глазные во рты вложены, а из животов будто все ребра кто-то повынимал.

Гвоздь, вполуха слушая Жмуновы «Вести», дунул в свисток, чтобы проверить, услышит ли Друлли. Дунул, а сам улыбнулся краешком губ: любит нынче народ страшные байки, да и раньше, наверное, не меньше любил. Мало ли за что обрушилась на гнук-шунекских молодцев ярость жрецов Пестроспинной. А мы вот увязали одно с другим: нападение на монастырь (действительно наглое и необъяснимое) и ритуальное умерщвление в одном из городов неподалеку. Будет о чем здешним жителям посудачить в течение следующих двух-трех недель, а там, глядишь, новые какие-нибудь артисты прикатят, новыми байками порадуют.

Так и живем.

— …А собственными глазами видели мы вот что: на переправе через Клудмино объявилось чудище озерное. И пожрало там пятерых овец, двух коров и бывшего при стаде пастушонка.

— Да, может, убёг ваш пастушонок-то, с овцами и коровами, — хмыкнул кто-то из толпы. — А на чудищу свалил.

— Если и убёг, то без ног, — окоротил зубоскала Жмун. — Ибо ноги пастушонка и остатки коровьих внутренностей я видел так же, как вижу сейчас тебя, уважаемый.

«Уважаемый», было слышно, крякнул и счел за благо от ответной реплики воздержаться.

Кто-то стал расспрашивать Жмуна, видели ли артисты само чудище, но Кайнор уже не вслушивался (не видели!), потому что на свисток, хоть и с запозданием, примчалась в фургон Друлли и вполне справедливо потребовала вознаграждения. Пришлось скормить ей еще один пирожок из Лютениных запасов (ничего — ей, гадюке, диета даже на пользу пойдет!) и почесать мохнатую за ухом.

Гвардейцы на боковой скамеечке поутихли, даже оборачиваться перестали… ах да, Жмун уже закончил вещать, его заменил Санандр. Силач, пока Жмун забавлял народ, установил на крышах фургонов высокие шесты, а между шестами натянул, как водится, канат. У каждого свои подмостки, и канат — подмостки Кайнора, но время гвоздилок еще не настало.

Сейчас, почтенную публику, ковыряющую в носах и скептически похмыкивающую (ну-ну, удиви меня, да?), развлекал Санандр. Делал он это неспешно, с эдакой снисходительной ленцой и обманчивой легкостью: жонглировал тремя стальными булавами, потом разогнул и согнул несколько подков. В толпе вякнули: «Обманует! Поддельные!» — он предложил желающим проделать то же самое. Охи, вздохи, «Гляди, кум, чтоб пупок не развязался!», подковы возвращаются к Санандру. Кто-то захотел взвесить в руках булаву — силач вручил ее добровольцу, тот покряхтел, пытаясь приподнять, да и бочком-бочком юркнул за спины односельчан.