Александр Чернобровкин - Были древних русичей Страница 9

– Если б мог, разве б не достал! – взмолился он и впервые поднял голову и посмотрел тусклым взглядом узких глаз в черные глаза женщины.

Взгляд был пристальный, обычно ни зверь, ни человек не выдерживали его, но только не гостья. Переглядев волкодлака и, видимо, поверив ему, она спросила:

– А порчу наслать можешь?

– Нет, я же не колдун.

Гостья презрительно хмыкнула и задумалась о чем-то, прищурив глаза.

– Зато ты – волкодлак, – тихо и нараспев, будто думала вслух, произнесла она после затянувшейся паузы. – Из церкви будут возвращаться мимо твоего дома – вот и встретишь, оборотишь свадебный поезд.

Хозяин удивленно посмотрел на нее.

– Это уже не твоя забота! – ответила гостья на его немой вопрос. – Все, что угодно, лишь бы она не разула его!

Гостья развернулась на пятках и широким, мужским шагом вышла из избы.

Проводив ее взглядом, хозяин встал, подошел к висевшему на стене колчану, достал из него новую стрелу, единственную из всех с трехгранным наконечником, попробовал, остро ли жало, и ощерился в улыбке.

Снег слепил так, будто не только отражал солнечные лучи, но и делал их ярче. Стоило задержать на нем взгляд, как начинали болеть глаза, а потом переведешь его на что-нибудь другое – на спину возницы, допустим, – и долго видишь темное пятно, а не белый кожух. Возницы стегнул кнутом по широкому крупу гнедого коренника, и снег под полозьями заскрипел звонче, а потом завизжал на повороте. Стала видна передняя тройка, в которой сидели жених и невеста. Невеста оглянулась, почувствовав недобрый взгляд младшей сестры, счастливая улыбка пожухла на ее лице, будто прихваченная морозом. Старшая сестра отвернулась и крепко прижалась к жениху.

Вскоре впереди показались избы родной деревни. Мальчишки, застревая в глубоком снегу и часто падая, побежали по улице вглубь деревни, закричали «Едут!». Из домов выходили люди, кто останавливался на крыльце, а кто и за ворота выбирался. Стоял у своих ворот и волкодлак. Узкие желтоватые глаза его пристально посмотрели на свадебный поезд, потом на людей, стоявших у соседних домов. В руках он держал лук и колчан со стрелами, будто собрался на охоту. Он подождал, пока мимо пронесется первая тройка, встретился взглядом с ночной гостьей, сидевшей во второй тройке, и еле заметно кивнул головой. Заметив улыбку на ее лице, оскалился и сам.

Безмолвно поговорив с волкодлаком, младшая сестра почувствовала сладкую истому, точно все уже произошло, а не предстоит еще. Она захохотала задорно.

Засмеялись и люди, стоявшие по обе стороны дороги, замахали руками и что-то закричали, наверное, пожелания счастья молодым, но из-за скрипа полозьев слова трудно было разобрать.

Радостные крики оборвались разом, люди отпрянули от дороги, кто-то истошно завопил. Послышалось предсмертное хрипение лошади и испуганное ржание другой. Младшая сестра вдруг осознала, что в одежде ей тесно и жарко, задергалась, чтобы высвободиться. И еще младшую сестру мучила жажда крови, утолить которую могли лошади – гнедой коренник, пытавшийся скинуть со спины волка, почему-то наряженного в белый тулуп, или пристяжные, отбивающиеся от двух седых волков. Но вдруг внимание ее привлекла молодая волчица, вспоровшая брюхо вороной пристяжной в первой тройке. Младшая сестра спрыгнула с саней и побежала к ней, на мгновение удивившись, что передвигается на четвереньках и подвывает по-волчьи.

Молодая волчица всунула морду в распанаханное лошадиное брюхо, сизые кишки из которого вывалились на белый в ржавых пятнах снег и парили, и жадно вцепилась в еще бьющееся сердце. Мотнув головой, оторвала его, теплое и трепещущее, с трудом протолкала в глотку. И тут младшая сестра вцепилась ей в шею, не дала проглотить добычу. Рот младшей сестры забило шерстью, пахнущей хоть и волком, но приятно, зубы прокусили упругую шкуру и вошли в мягкое мясо, наполнив рот приятным вкусом крови, уперлись в шейные позвонки, с силой надавили на них – и послышался хруст. Сильное тело молодой волчицы перестало дергаться, потянулось, точно в сладком зевке, и ослабло. Ярость и жажда крови покинули голову младшей сестры, сменились приятной истомой, расслабившей и ее тело. И тут младшая сестра опять напряглась, потому что левый бок ее обожгло, и острая боль стремительно полезла вглубь, к сердцу, остановив его. Свет в глазах померк, тело стало непослушны, но последним усилием зубы были сжаты намертво.

Тать

Глаза были разноцветные: правый черный, похожий на круглый уголек, а левый светло-голубой или, скорее, белый с синей тенью, как снег по весне, и были они как бы независимы друг от друга: могли смотреть в разные стороны, или один – лучиться смехом, а второй – плакать, или один – моргать, а второй – застыть в змеином взгляде. Находились они на круглом конопатом курносом лице, обрамленном длинными, давно не стрижеными, льняными волосами, худенького пятилетнего мальчика, одетого в мятую холщовую рубашонку, латанную-перелатанную, с бахромящимися, короткими рукавами, из которых почти до локтя выглядывали тонкие руки в цыпках. В цыпках были и ноги. Приподнимая то одну, то другую, стоял мальчик на холодных досках крыльца маленькой избушки с камышовой стрехой. Избушка находилась на краю села у изволока и единственное подслеповатое окошко смотрело на реку, широкую и спокойную, медленно несущую коричнево-зеленую воду между крутыми берегами. Вверх по течению поднимались три ладьи, белопарусные, с по-лебединому выгнутыми носами. На носу первой замер статный молодец с непокрытой головой и в темно-синем кафтане. Тряхнув головой, словно отгоняя наваждение, молодец повернулся лицом к избушке и встретился взглядом с мальчиком. В следующий миг он передернул плечами, словно увидел что-то жуткое, и погрозил кулаком. Мальчик, испугавшись, слетел с крыльца, побежал по теплой утрамбованной земле подворья под защиту деда, который чинил конскую упряжь, сидя на бревне у сарая. Дед был плешив, с редкой бороденкой клинышком, невысок и худ, рубашка и порты казались на нем слишком велики, поэтому, наверное, и подкатил рукава до локтей, а штанины до колен. Еле гнущимися пальцами с желтоватыми ногтями, покрытыми серо-белыми трещинами, он связал два ремня, попробовал узел на разрыв и потом только обратил внимание на внука, наблюдавшего с пальцем во рту за его работой.

– Проснулся, пострел?

– Угу, – ответил мальчик, не вынимая палец изо рта.

– Иди молочка испей, кринка в печке стоит.

– Не хочу, – ответил мальчик, вынув палец.

– Почему? Оно же топленое, с пенкой – ой вкусное!

– Все равно не хочу. Дай хлеба.

– А хлеба нет. Вот отсеемся, тогда, если что останется… – Дед тяжело вздохнул и отложил упряжь на бревно.