Ольга Макарова - Осколки чего-то красивого Страница 9

Правда, на новой дороге тоже следовало бывать хотя бы иногда. Торговец слишком увлекся своими партизанскими тропами и не заметил, как за несколько лет два города, соединенные это новой дорогой, точно мостиком, постепенно срослись в один, а сама дорога превратилась в оживленную магистраль. По обе стороны день и ночь шумели клубы и казино, а ослепительные охранники штрафовали повозки за превышение скорости, стараясь бежать им навстречу как можно быстрее (это чтобы магический радар показывал больше).

Впрочем, торговцу до этого не было никакого дела, потому что он по-прежнему ездил по своей дороге, по пути неизменно заворачивая к старому другу на огонек…

(20 марта 2003 г)

—Колючий Ниль

Ниль умел говорить колкости. И говорил их мастерски и с наслаждением, как декламирует свои стихи зазнавшийся поэт. Он уже не замечал, что делает другим больно. Это стало частью его. Такой частью, которую теперь только отдирать с кровью…

Однажды ночью, когда с неба смотрела полная Луна, он ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. Лунный свет проникал через шторы, через толстое ватное одеяло, через теплые ладони, которыми Ниль закрыл лицо, и мучил его, выворачивая наизнанку душу. Так бывает, когда понимаешь, что страшно перед кем-то виноват, и не находишь в себе мужества склонить голову и извиниться. Но сейчас Ниль даже не понимал, за что страдает — вроде бы и не сделал ничего… ни с кем не ругался, никого не обманывал…

Ниль почувствовал чье-то присутствие и выглянул из-под одеяла.

На краешке кровати сидела девушка в тонком шелковом одеянии, казалось бы, сотканная из лунного света; и через полупрозрачность ее тела виднелось окно в крыше, за которым начиналось сиреневое небо, полное звезд…

Это было уж чересчур странно, чтобы пугаться или удивляться, и слишком живо и ясно, чтобы быть сном. Ниль замер и просто смотрел… смотрел… А душу уже рвал когтями и зубами серебристый лунный свет, и в маленькой Вселенной Ниля не осталось живого места. Невероятная мука шла из самой глубины…

— Зачем ты опять заставил мою сестру плакать? — вдруг спросила лунная девушка. — Ты же знаешь, что ты единственный человек в мире, способный заставить ее смеяться и плакать. Зачем ты играешь с этим? Нельзя играть с людьми, Ниль.

Через месяц, когда волосы отросли на положенный им сантиметр, они были уже все абсолютно седые… Отметина той ночи, ведь волосы не седеют за час.

Ниль так и ходил теперь: черная смоль на белых корнях…

Защитный механизм взорвался в ту ночь, сыпя болтиками и пружинками, поэтому теперь, беззащитный перед миром, Ниль чувствовал чужую боль, как свою собственную.

Прежний Ниль умер. Да здравствует Ниль!..

…В глазах, будто провалилась в океан суша, открылась жуткая невообразимая глубина.

Осужденный всю жизнь идти по лезвию ножа… волк-одиночка… в любой толпе — на самом дне своей глубины…

Теперь любой мог задеть его за живое и сделать ему больно, но во всем мире для него нашелся только один единственный человек, который мог заставить его смеяться и плакать.

(22 марта 2003 г)

—Лунная Подруга

Она появляется в полнолуние, когда ее приветствуют волки. Она появляется в серебре ночного света и слушает, что говорят в ночи.

У нее тысячи имен, но одна сущность. Это Лунная Подруга. Ее руки и слова холодны, как скальпель. Ее гимн — волчий вой по непроходимым буеракам. Ее жрецы — вереницы лунатиков, бродящих по крышам.

И когда ты стоишь на ледяном ветру ночи, вещая небу о своей печали, Лунная Подруга слушает тебя. Она не скажет тебе ни слова, но заберет твою боль, чтобы она вернулась к тому, кто ее тебе причинил…

О, если тебя мучает и тревожит лунный свет, значит кто-то тоскует о тебе!.. Значит, само твое существование заставляет кого-то страдать и плакать.

Лунная Подруга смотрит на тебя из глубины волчьих глаз… Она может столкнуть тебя в пропасть, чтобы научить летать. Она может прийти и сказать тебе то, чего никто и никогда тебе не скажет и после чего твои волосы будут расти седыми от корней — они обратятся в серебро лунного света.

(23 марта 2003 г)

—Жди меня

В то промозглое осеннее утро сотни людей ждали этот поезд. Они переминались с ноги на ногу в тяжелых башмаках, нахлебавшихся грязи. Женщины раскрывали поломанные и покалеченные зонтики, но дождь все равно капал на их головы и на бесполезные кособокие шляпки…

Плакали дети, дергая матерей за рукав: когда, когда?

Старики с пожелтевшими от курева бородами мрачно смолили свои самодельные папиросы в сторонке от женщин…

В небе стояла муть жидкого молока, поливая толпу неприятным дождичком, от которого раскисают и дороги, и самые оптимистично настроенные души…

Поезд не приходил. Опоздал уже на два часа. Он должен был привезти ребят с войны домой. Война закончилась, теперь впереди только мир и счастье, но ликования уже не было в этой толпе…

Среди бесконечно тяжелой тишины разговорилась стайка женщин. Они спрашивали друг друга, кто кого ждет, показывали старые фотографии, где лица, которых еще не успела коснуться война, были молоды и свежи, как юные розы…

"А вы кого ждете?" — спросила одна из женщин у пожилого мужчины с красным измученным лицом и тусклыми глазами.

"Дочь," — ответил он коротко.

Женщины замолчали, точно детишки, на которых прикрикнул взрослый…

Теперь они ждали и ее тоже, как некое знамение, как некое чудо… девушка, которая воевала! Какая она?..

"Знаете, а вот этот человек ждет свою дочь…" — "Правда? Да что вы? Удивительно: женщина на войне!" — "Что-что, что вы сказали?.."

И тонкой змейкой по толпе пронеслась новость: он ждет свою дочь!..

Удивленные, заинтригованные, женщины с корявыми шляпками и горбатыми зонтиками теперь ждали и ее тоже…

Тихая толпа будто взбесилась, когда вдали, за красно-оранжевым по осени лесом, раздался гудок… Поезд!

Толпа ревела, толпа заламывала руки, толпа требовала: скорей, скорей, скорей!..

"Жди меня, и я вернусь, только очень жди…" Да, они их так ждали, так ждали! Столько сил, слез и боли вложено в это ожидание, что они не могут теперь не вернуться! Ведь говорят же, что тебя не берет пуля, что под ногой затихает мина, если дома кто-то верит в тебя и ждет, если думает о тебе каждую секунду, если уже и молится не иконе, а твоему фото…

Они их так ждали! И они ждали ее…

Поезд, длинная металлическая змея, остановился. За мрачными зарешеченными стеклами мелькали любопытные глаза. Прогрохотало: "Зеленоозерск! На выход!"

Да, конечно, сейчас выйдут наши ребята, а остальные поедут дальше, в Подгорск, в Золотосолнцево…