Елизавета Абаринова-Кожухова - ХОЛМ ДЕМОНОВ Часть первая Невеста для вурдалака Страница 9

Дубов вежливо кивнул, хотя несколько аляповатая церковь Ампилия Блаженного не вызвала у него особых восторгов, тем более что изрядно облезлые купола ее на солнце совсем не сверкали, так как были покрыты большею частью не золотом, а заржавевшим листовым железом. А радушный хозяин разливался соловьем:

— Ампилий был городским юродивым, который в тяжких крестах и веригах бродил по стогнам в сопровождении набожных старушек и пророчествовал о скором конце света, которого можно избежать, только если все отнять у богатых бояр и поделить между простым людом. И один раз он так "достал" царя Степана Великого своими обличениями, что тот ударил блаженного посохом по лбу, отчего последний тут же испустил дух. Но позже царь раскаялся и повелел на месте смертоубийства заложить церковь. Она, как вы видите, подобно древнему Вавилонскому столпу, состоит из нескольких уступов, кои оканчиваются огромной зубчатой радужного цвета главой, чрезвычайно похожей, извините за несколько фривольное сравнение, на хрустальную граненую пробку ливонского графина. Посмотрите, как кругом нее рассеяно по всем уступам ярусов множество второклассных глав, совершенно не похожих одна на другую; они рассыпаны по всему зданию без симметрии, без порядка, как отрасли старого дерева, пресмыкающиеся по обнаженным корням его.

Рыжий на минуту задумался, покачал головой каким-то своим мыслям и вновь продолжил:

— И что же, Василий Николаич? Подумать только, рядом с этим великолепным храмом, против его дверей, кипит грязная толпа, блещут ряды лавок, кричат коробейники, суетятся булошники; прямо у пьедестала мощного монумента, воздвигнутого царю Степану, грозному воину, собирателю земель кислоярских, гремят медные кареты, лепечут расфуфыренные боярыни... Все так шумно, живо, непокойно! . .

— Такова се ля ви, — вздохнул Дубов.

— А теперь, — продолжал Рыжий, — если вы обратите свой взор вправо от Ампилия Блаженного, то увидите, как под крутым скатом течет мелкая, грязная, вонючая Кислоярка, изнемогая под множеством тяжких стругов, нагруженных хлебом и дровами; их длинные мачты, увенчанные полосатыми флюгерами, встают из-за Старого моста, их скрипучие канаты, колеблемые ветром, как паутина, едва чернеют на голубом небосклоне.

Василий вновь кивнул, хотя и не заметил на реке такого уж огромного изобилия стругов — да и вообще, несмотря на статус столицы целого царства, Царь-Город произвел на него впечатление глухой сонной провинции, добровольно отрезавшей себя от окружающего мира. А Рыжий тем временем вдохновенно путеводительствовал:

— Далее к востоку, вернее даже, к юго-востоку, на трех холмах, между коих извивается река, пестреют широкие массы домов всех возможных величин и цветов; утомленный взор с трудом может достигнуть дальнего горизонта, на котором рисуются группы нескольких монастырей, между коими Симеонов примечателен особенно своею почти между небом и землею висящею платформой, откуда наши предки наблюдали за движениями приближающихся южан. Кстати, этот Симеонов монастырь примечателен еще и тем, что туда наши Государи постригали своих жен, ежели те вели непотребный образ жизни или слишком вмешивались в государственные дела.

— Погодите, а что это за южане? — спросил Дубов. — Разве на Царь-Город бывали набеги?

— Увы, — вздохнул Рыжий, — не слишком много, но что было, то было. Еще во времена царя Степана, более двухсот лет назад, хан Басай, объединившись с войсками Хазарского каганата, под шестиконечной звездой совершал опустошительные набеги и один раз дошел почти до стен Царь-Города. Но Степан собрал войско и гнал Басая до самой Новой Мангазеи и тогда же по многочисленным просьбам самих мангазейцев присоединил этот некогда вольный город к Кислоярскому царству... — Рыжий немного помолчал, как бы давая своему собеседнику возможность в тишине насладиться красотой и величием Симеонова монастыря. — И знаете, любезный Василий Николаич, я вам скажу, что только когда склоняется день, когда розовая мгла одевает дальние части города и окрестные холмы, тогда лишь можно видеть нашу древнюю столицу во всем ее блеске, ибо подобно красавице с Марфиной рощи, показывающей только вечером свои сокровенные прелести, она лишь в этот торжественный час может произвести на душу сильное, неизгладимое впечатление.

Рыжий вздохнул и устремил взор куда-то за горизонт.

— Извините, господин Рыжий, — изумленно произнес Дубов, — я и не подозревал о ваших поэтических талантах.

— Ну что вы, Василий Николаич, — смутился Рыжий, — это так, под влиянием настроения.

И когда они уже спускались вниз, Дубов подумал про себя: "Как будто я уже где-то слышал что-то подобное..."

Ближе к вечеру, когда спутники Василия стали возвращаться в терем Рыжего, детектив с каждым из них имел небольшую беседу. Как Дубов и ожидал, все приняли предложение с восторгом: майор Селезень после афганского похода и миротворческой миссии в Придурильской республике давно тосковал по участию в какой-нибудь занятной передряге; баронесса Хелен фон Ачкасофф счастлива была возможности отправиться в логово князя Григория, о котором кое-что интересное разведала в историческом архиве; Чаликова же, некогда специализировавшаяся на репортажах из "горячих точек", обрадовалась неожиданной возможности "тряхнуть стариной", и даже перспектива идти под венец со столь одиозной личностью, как князь Григорий, ее совсем не смутила.

За ужином ни Рыжий, ни его гости ни словом не обмолвились о предстоящей командировке, зато баронесса, майор и Чаликова живо делились друг с другом и с Василием впечатлениями о первом дне "культурной программы". Рыжий слушал их рассказы с понимающей улыбкой.

— Дерьмо здесь, а не оборона, — с присущей ему прямотой и неразборчивостью в выражениях заявил Селезень. — Ну ничего, вам повезло, что я сюда попал. За месяц я превращу ваше аникино воинство в мобильную боевую дружину. Я тут переговорил с вашим главным воеводой, он мне так и сказал: "Правильно, Иваныч, давай действуй". Неплохой мужик, без фанаберии, только вас, господин Рыжий, всю дорогу честил на чем свет — мол, из-за его, то бишь ваших нововведений скоро все по миру пойдем.

— Ну, про меня еще и не такое говорят, — заметил хлебосольный хозяин, многозначительно переглянувшись с Дубовым. — Но наш воевода — действительно профессионал в своей области. Ему бы еще вашей железной воли, Александр Иваныч, да вашей, как вы говорите, мобильности...

— Ничего, он мужик, и я мужик — сладим! — уверенно заявил майор.

Затем к рассказу о своем визите в Боярскую Думу приступила Чаликова:

— Это было довольно любопытно, только, боюсь, не слишком интересно для нашего уважаемого хозяина...