Стивен Кинг - Ночные кошмары и фантастические видения (сборник) Страница 10

В Вегасе Долан сейчас делает последние звонки. Шофер подгоняет «кадиллак» к парадному подъезду. Нас разделяют всего лишь семьдесят пять миль, и уже очень скоро серый «кадиллак» начнет сокращать это расстояние со скоростью шестьдесят миль в час. У меня нет времени стоять тут и плакать над своей обожженной лысиной.

Я люблю твою обожженную лысину, сказала Элизабет.

– Спасибо, Бет, – отозвался я, подхватил распорки в охапку и потащил их к яме.

По сравнению с земляными работами то, что предстояло теперь, было сущей безделицей. Почти непереносимая разрывающая боль в спине теперь превратилась в непрестанную тупую пульсацию.

А что потом? – допытывал вкрадчивый голос. Что с тобой будет потом?

Об этом я подумаю потом, вот и все. Ловушка приобретала законченный вид, и сейчас это было главное.

Распорки перекрывали дыру с небольшим запасом, которого как раз хватало, чтобы закрепить края в асфальте, окружавшем яму. Ночью это была бы дьявольская работенка, но сейчас разогретый асфальт был податлив и мягок, и деревяшки входили в него, как карандаши в растаявшую ириску.

Когда я закрепил все распорки, ловушка обрела вид моей изначальной меловой разметки, исключая длинную линию посередине. Я подтащил к мелкому краю ямы рулон холста и снял крепившие его веревки.

Затем я развернул сорок два фута шоссе номер 71.

При близком рассмотрении иллюзия была вовсе не идеальной – так фальшиво и нарочито выглядят театральные декорации и грим актеров с первых трех рядов партера. Но с расстояния в несколько ярдов обнаружить подделку было уже невозможно. Это была темно-серая полоса, не отличавшаяся от настоящего покрытия. С левого края ее перерезал желтый пунктир дорожной разметки.

Я раскатал полосу холста по деревянному остову, потом медленно прошелся по всей длине имитации, прибивая холст степлером к распоркам. Руки отказывались работать, но я знал, как себя заставить.

Закрепив холст, я вернулся в фургончик, скользнул за руль (вызвав очередной очень болезненный спазм) и отъехал на гребень возвышения, отделявшего «мой» участок шоссе от развилки. Там я заглушил двигатель и почти минуту разглядывал свои лежащие на коленях, распухшие и окровавленные ладони. Потом я вылез и почти машинально взглянул назад. Я не хотел фокусироваться на какой-то отдельной детали – мне нужна была цельная картина, гештальт, если хотите. Ландшафт глазами Долана и его людей, каким они его увидят, спускаясь с возвышения. Мне хотелось понять, насколько обычной – или насколько необычной – покажется им эта картина.

То, что я там увидел, превзошло мои самые радужные ожидания.

Тяжелая дорожная техника в дальнем конце ровного участка объясняла кучи земли, появившиеся в результате моей работы. Куски вынутого асфальта были почти погребены под гравием и землей, кое-где они виднелись – ветер постарался, – но это выглядело как остатки прежнего ремонта. Привезенный мной компрессор вполне мог быть оборудованием Дорожного управления.

А иллюзия дороги, устроенная при помощи полосы холста, оказалась идеальной – отсюда шоссе номер 71 казалось совершенно нетронутым.

Движение было очень плотным в пятницу и относительно плотным – в субботу. Гул моторов, приближавшихся к объезду, почти не стихал. Однако утром в воскресенье движения практически не было; большинство людей уже добрались до мест, где собирались встречать День независимости, или ехали по федеральной автостраде, в сорока милях к югу отсюда. Мне это было лишь на руку.

Я припарковал «форд» чуть ниже горба дороги, где он был не виден с шоссе, и провалялся на животе до десяти сорока пяти. Потом – как раз после того, как большой молочный фургон медленно прогромыхал в объезд через развилку, – я поднялся, проехал вперед и закинул в кузов все дорожные конусы.

Мигающая стрелка была куда более серьезной проблемой – сначала я даже не понял, как ее отсоединить от питания, не перекусывая проводов, и только потом углядел разъем. Он был почти закрыт эбонитовым кольцом, привинченным к знаку сзади… Небольшая страховка от вандалов и шутников, решивших, что отключить этот знак на шоссе – выдумка очень забавная.

В ящике с инструментами я раскопал молоток и зубило. Четырех хороших ударов вполне хватило, чтобы расколоть кольцо. Вытащив остатки плоскогубцами, я отключил кабель. Стрелка перестала мигать и потухла. Блок питания я оттащил к траншее и закопал. Стоять рядом и слышать, как он жужжит, засыпанный песком, было довольно странно. Но подумав о Долане, я расхохотался.

Думаю, Долан жужжать не будет.

Кричать – да, вероятно. Но не жужжать.

Стрелка крепилась к невысокой подставке на четырех болтах. Я постарался открутить их побыстрее, постоянно прислушиваясь, не гудит ли следующая машина. Пора бы кому-то уже проехать. Но пока – не Долану. Долану еще рано.

Опять проснулся мой внутренний пессимист.

А что, если он полетел самолетом?

Он не любит летать.

А что, если он поехал другой дорогой? По федеральной автостраде, например. Сегодня все едут…

Он всегда ездит по 71-му.

Да, но что, если…

– Заткнись, – вскипел я. – Заткнись, мать твою!

Тише, тише, дорогой! Все будет в порядке.

Я зашвырнул стрелку в кузов «форда». Она врезалась в стенку изнутри, раздавив несколько лампочек. Еще больше ламп лопнуло, когда следом за ней полетела рама.

Покончив со стрелкой, я повел фургончик обратно в подъем. На вершине я ненадолго остановился, чтобы взглянуть назад. Убрав стрелку и конусы, я уничтожил все признаки, что дорога закрыта – кроме большого оранжевого щита: «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ. ПОЛЬЗУЙТЕСЬ ОБЪЕЗДОМ».

Машина приближалась. Мне вдруг подумалось, что если Долан решил выехать пораньше, то все, что я сделал, пойдет насмарку. Остолоп, сидящий за рулем, просто свернет в объезд, а я останусь сходить с ума в пустыне.

Это был «шевроле».

Сердце немного успокоилось, я судорожно выдохнул воздух. Хватит. Не надо себя накручивать.

Доехав до места, с которого я оценивал маскировку ямы, я остановил машину и достал домкрат из груды всякой всячины, валявшейся в кузове. С трудом превозмогая пронзительную боль в спине, я поднял заднюю часть микроавтобуса, открутил болты, крепившие колесо, снял его – они увидят, что кто-то сломался, когда

(если)

будут проезжать, – и закинул внутрь. Раздался звон битого стекла. Мои запоздалые опасения повредить камеру придется проверять позже. Запаски у меня не было.

Я вернулся к кабине, достал бинокль и направился к развилке. Прошел развилку, с трудом забрался на вершину следующего подъема, шаркая и спотыкаясь, как древний старик. Поднявшись туда, я направил бинокль на восток.

С этого места были видны примерно три мили дороги, плюс еще некоторые отрезки на две мили восточнее. На шоссе сейчас находилось шесть машин, растянутых, как бусины на длинной нитке. Первой, на расстоянии меньше мили, ехала какая-то иномарка, «датсун» или «субару». За ней шел пикап, за пикапом – что-то похожее на «мустанг». Остальные обозначались лишь блеском хрома и стекла под солнцем пустыни.

Когда приблизилась первая машина – все-таки «субару», – я выставил руку, подняв большой палец. Разумеется, я и не предполагал, что меня в таком виде кто-нибудь подвезет, потому не был разочарован, когда женщина за рулем – дамочка с дорогущей прической, – испуганно взглянув на меня, вся напряглась и проехала вниз по склону, в объезд.

– Помойся сначала, приятель! – проорал мне водитель пикапа полминуты спустя.

«Мустанг» оказался на самом деле «эскортом». За ним проследовал «плимут», потом «виннебаго», в котором, судя по звукам, целая армия бесноватых детей затеяла драку подушками.

Машины Долана я не видел.

Я посмотрел на часы. 11:25 утра. Если он вообще покажется, то это будет уже очень скоро. Его выход.

Стрелки часов медленно дотащились до 11:40, но Долана по-прежнему не было. Только «форд» последней модели и катафалк, мрачный, как грозовая туча.

Он не приедет. Поехал по федеральной автостраде. Или полетел.

Приедет.

Нет, не обманывай себя. Ты ведь боялся, что он почует опасность – и так и случилось. Он сменил маршрут.

Очередной отблеск хрома на горизонте. Большая машина. Достаточно большая для «кадиллака».

Я упал на живот, упер локти в дорожный гравий и прижал бинокль к глазам. Машина исчезла за горбом дороги… опять показалась… скрылась за поворотом… и показалась вновь.

Да, это был «кадиллак». Но не серый – машина была темно-салатовой.

Затем последовали тридцать самых ужасных и томительных секунд в моей жизни; тридцать секунд, которые длились, казалось, все тридцать лет. Где-то в глубине души я уже поверил, что Долан поменял свой старый «кадиллак» на новый. Он и раньше менял машины, и хотя раньше среди его «кадиллаков» никогда не бывало зеленых, ничто не мешало ему в этот раз взять зеленую.